Король присел на буханку перед клавишами.
— Мы сравнялись, — заговорил он медленно, обдумывая. — Тогда казалось, целая эпоха, не перелетишь. — А теперь, на фоне этих новых времен, разница, как у нас… Несущественна. Тогда не знал, как к тебе подступиться; лучше всего, думалось, никак. А потом, когда не виделись, тем более. То, что ты меня не любишь… меня многие не любят. Я не старался понравиться. Никаких писем я тебе не посылал, ни мыслью, ни делом. Делал что считал нужным.
— Для тебя я всегда был таким как был, — возразил Накуртка. — А я ведь долго жил до тебя. И долго жил во время тебя.
— Да, мне передали.
— Не было возможности. — Накуртка усмехнулся своей черной, угольно-соленой усмешкой. Король опять подумал про шрам.
— Теперь появилась. — Накуртка расслышал непроизнесенное. — Заглянул узнать, не упустил ли я чего-нибудь.
— Ну, смотри.
Король смотрел.
Накурткиными глазами: профессиональное оборудование, стены, съедающие шорохи. Их голоса приглушались, как в подвале, под землей. Над землей. Так тоже можно. — Интересно, видит ли Накуртка то, что видит он: клавиша во второй октаве запала и не давала звука. Пыль по углам; на пульте крошки. Ел он прямо тут. Третья комната вообще пустая (третья — если считать и кухню).
Накуртка видел всё.
— Делись, — поворачиваясь к нему. — Жить пора, а я родился. Совершенно не знаю, как вы тут устраивались.
Король вышел на середину комнаты.
— Сюда, — он отвел Накуртку за локоть к стене.
Накуртка был в весе пера, он мог бы его поднять и посадить. Росту в нем был метр шестьдесят — при королёвых стадевяностатрех.
Вернулся обратно. Включил аппарат. Загорелись синие огоньки по углам. Король задернул штору, чтоб не видеть позорища на балконе. И за ним.
— Раз, море, раз, — сказал в микрофон, левой рукой дотянулся и сыграл арпеджио.
— Привет, креветочка, привет, — заученным голосом, привыкшим давать интервью.
Студия наполнилась тишиной.
— Здесь Накуртка, — сказал король и умолк.
Тишина смотрела на них сотней мерцающих светодиодов.
— Это всё, — сказал король и выключил микрофон.
— Душно, — сказал Накуртка, когда лампочки погасли.
Потянувшись, он прошел из угла.
— Ты же не уйдешь сейчас. — Король распахнул балконную. Стал раздвигать то, что лежало ближе к двери. В основном это были остатки от упаковок, дальше — ремонтный скарб. Где-то там внизу, он помнил, валялись перевернутая скамейка со столиком, от прошлых хозяев.
Пришлось вытащить в студию тонну дубья, прежде чем расчистилось место, где обоим сесть. Накуртка всё это время провел в туалете. Король перегнулся за перила. Высотники исчезли. Может, и не было, Накуртка по деревьям лазил, как белка, он бы не удивился, если прискакал по крышам. Бутафория.
Вышел уже с косяком. Раскурились, глядя на реку. Позади снизу ревело шоссе, в студии этого не слышно. Выше были еще восемь этажей.
— А тут шумно, — сказал Накуртка, когда в головах у них зазвенело.
Пикнуло в кармане, король вынул руку, посмотрел. — Деньги пришли. Скажи, куда, я перечислю.
— Да особо некуда. — Накуртка глянул на него, показалось, с удивлением. — Может, купишь мне какие-нибудь шмотки.
— Шмоток я тебе так найду.
— Когда следующий сеанс? Хочу послушать, что ты обычно говоришь. Креветочка — это что?
— Попугай. Ей говоришь: привет, Креветочка, привет! — она чирикает: «привет-привет». Позывные прилипли.
— Сдохла?
— Улетела. — Пикнуло снова. — Еще, — удивился король. — Эк их торкнуло. Бывает, неделю ничего, другую. За ремонт третий год не плачу.
— Интересно. — Накуртка повеселел. — И дальше? Обслуживать свадьбы и корпоративы?
— Профессий в миру много. Ходил на верфь. Но я по дереву, такого нет. Есть одна ретро-мастерская, заказа ждут. Ждут-пождут, обещают свистнуть.
— Пассивная позиция.
— Я популярность имел, когда уже ничего не делал. Это такая схема. Как ты сейчас. Вишь, опять. Услышали имя. Если ты не понял: это тебе. …Если б ты делал — о тебе бы никто не слышал.
— Что не понял? — Накуртка прищурил черный глаз. — Что тут понимать. Я по-другому привык. Кто надо, слышит. Тебе вон передали.
— Когда мне передали, я работал семь-в-ноль.
— На что ты работал? На свою попу… — Накуртка длинно выдохнул. — Лярность… — Он вскочил. — На, добей пятку. Дай-ка пройду.