В канун Рождества ночь стояла как-то особенно тихой и звёздной. Млечный Путь был виден до самой мельчайшей звезды, и создавалось впечатление, что по небу выстелена светящаяся ковровая дорожка. Над искрящимся снежным полотном поля, над крышами пригорода и над чёрной полосой недалёкого леса невидимый фонарщик зажёг луну. В воздухе витало нечто особенное. Ожидание праздника тысячами людей — наряженной ёлки, подарков, огоньков свечей, детская вера в Деда Мороза — всё это наполнило пространство волшебством. И в тихом дуновении ветерка, если прислушаться, можно было различить шелест крыльев ангелов.
С той удивительной ночи прошло два года.
Уже не девочка, но юная девушка стояла по пояс в снегу, всматриваясь в полосу леса. В лунном свете её тень, словно воплощение души, тянулась туда же. Ожидание, засевшее в её душу неугомонным зверьком, часто приводило её сюда. Надежда и это ожидание чего-то удивительного наполняли её душу светом, отчего на лице светилась странная задумчивая улыбка. За этот внутренний свет и озаряющую всё вокруг улыбку конюхи и прислуга стали называть её Светлячком.
Особое волшебство этого вечера перед Рождеством остановило время, и она простояла так целых два часа, пока холод не достучался наконец до неё сквозь норковую шубку. Пора было идти. Скоро накроют праздничный стол, и надо успеть вовремя. Ей совсем не хотелось выслушивать ворчания добродушного егеря, вытащенного на поиски из теплоты кухни. Девочка мотнула белокурой головкой с непослушным хвостиком, выбивающимся из-под шапки, отряхнула полы шубки и, увязая в снегу, заторопилась обратно. Увлечённая борьбой с сугробами, она слишком поздно заметила, как от ближайшей свалки рванули наперерез пять одичавших громадных бродячих псов. Грязно-рыжие псы, с капающей с клыков слюной, взлетая длинными прыжками над снежной коркой, неслись по короткой дуге — чтобы отсечь добычу от спасительных околиц. Девочка, не помня себя от ужаса, рванулась обратно в пустоту поля. Когда хриплое дыхание собак упёрлось в спину, и, словно само дыхание Смерти, изморозью свело мышцы, она истошно закричала и рухнула в снег. Но прежде, чем пушистая подушка снега обожгла щеки, она успела увидеть, как взбив сноп снега, через неё, навстречу псам, словно в замедленном сне, взлетела серая тень с горящими от ярости углями глаз… Её вскрикивания и плач слились с надрывными хрипами борьбы. И лишь когда всё затихло, она осмелилась поднять голову.
Снег вокруг был утоптан и залит кровью. Собаки были мертвы…Умирал и Волк…На нём не было живого места, и, казалось, что вместо шкуры он был обмотан набухшим от крови шерстяным одеялом. Лапы мелко-мелко перебирали — как будто он куда-то бежал. Когда девочка добралась до него, взгляд его уже был мутным и что-то лихорадочно искал, одному ему ведомое, пока последняя судорога не накрыла тело одеялом смерти… И над полем, над девочкой, обхватившей седую голову волка, а может и над самой смертью — распростёрся по небу от края до края белый саван Млечного Пути.
Спустя полчаса четверка ангелов принесла зверя перед лицо Господа. На их веку такое было впервые. Господь долго изучающе смотрел на зверя а потом спросил: «Что бы ты хотел для себя?»
Волк молчал, молчал и снова молчал. Молчание затянулось настолько, что один из ангелов от нетерпения переступил с ноги на ногу. Господь улыбнулся, наклонился вперед и очень тихо произнёс:
«Я спрошу по-другому — кем бы ты хотел быть?»
Волк опустил морду, посмотрел на свою лапу, лизнул ее, поднял голову и так же тихо ответил: «Ангелом-хранителем».
Прошло девять лет. Город сильно вырос и стал знаменит. Среди достопримечательностей горожане особенно гордятся двумя, так как таких больше нет ни у одного города. Первая — это юродивый, который живет при центральном соборе. Говорят он умеет видеть судьбы людей и ангелов.