– Что тебя грызет, Таура? – Он постарался улыбнуться. – Я вообще даже рад, что вместо этой странной Евы…
– А если ее убили? Если их всех…
Ласкез смотрел в большие, влажные зеленые глаза. В них читался страх. Страх не исчезал из этих глаз ни разу за все время путешествия. С того самого мгновения, как Ласкез заметил на перроне широкоплечего черного шпринг с подпалинами на ушах и хвосте… голубоглазого… в форме. Поколебавшись, Ласкез спросил:
– Тот тип. Алопогонный, который подошел поболтать с Джером, когда поезд уезжал…
Порванное ухо Тауры нервно дернулось.
– …мне на миг показалось, что ты его испугалась. Именно его. Думаю, мы удрали уже достаточно далеко, чтобы я мог спросить…
И начать думать. О том, что вышестоящий Ронима носит теперь другую форму. О том, что, может быть, зря не слушал Тэсс.
Мысли тревожно зашевелились в голове. Ласкез едва не взвыл в голос, проклиная весь свет разом. Так ждать, верить. И дать всего-то одному плешивому коту разбавить это ожидание, эту детскую веру страхом.
– Ты тоже узнала его. Так?
Таура приподнялась и тяжело вздохнула.
– Да. Он прилетал на остров с серыми. Но дело не в этом. Просто…
Ласкез припомнил. Тэсс говорила что-то… странное. Про туфли, и еще про какие-то сомнительные пошлые комплименты, которые, как Ласкезу казалось, должны девчонок радовать, а не пугать. Уж точно – не пугать настолько. Чтобы отчаянно запрыгнуть в поезд, на котором ты и вовсе не собиралась ехать. Чтобы впиваться в плечо, прятаться, дрожать и…
– Он схватит меня. Мне вдруг показалось, он сейчас схватит меня. Именно меня, и не из-за нашего дела, не из-за управителя или бедняжки Евы, а просто потому, что я…
Она запнулась, покраснела и прикрыла лицо. Подумав, Ласкез осторожно закончил за нее:
– Потому что ты… красивая?
Шпринг уткнулась в подушку. Ее уши уже не подрагивали. Она просто лежала неподвижно и молчала.
– Я боюсь таких, – наконец пробормотала она. – Они… такие… все время напоминают мне, что я больше не ребенок. Что мир очень большой и полон взрослых. Опасных взрослых. Жестоких.
Ласкез сдержанно кивнул. С подобными нехитрыми вещами он смирился давно. Задолго даже до того как у него начали пробиваться волосы на подбородке. Наверное, прямо в тот самый день, когда…
Роним, не улетай!
Ласкез моргнул. Потер переносицу. И пообещал:
– Я буду тебя защищать. И…
…Роним тоже. Надеюсь.
Этого он не произнес. Шпринг посмотрела на него, робко улыбаясь уголками розовых губ.
– Ты такой милый.
Он смутился и поспешил добавить:
– А ты подруга Тэсси. И моя. Ты же знаешь, мы тебя любим.
Она села, обняв колени, и заулыбалась шире. Ласкез протянул руку к раздвижному столику и взял разговорную тетрадь. Зашелестел страницами, считая: осталось больше половины. Больше половины пустых листов.
– Постарайся приободриться, – не поднимая взгляда, посоветовал он. – Сомневаюсь, что мы сделаем что-то полезное, если ты будешь лежать и грустить. Вряд ли кому-то поможем.
Она кивнула. Ласкез заметил, что девушка разглядывает листы бумаги.
– Что?
– А ты…
Таура потупилась и дернула ухом.
– Да?
– Ты не мог бы…
Ласкез отлистал две страницы назад и нашел ту, где писал о лапитапах и дóги. Дальше были записи о барсуках, о Выпуске алопогонных, о Дѝте, но та – последняя под Кровом – привлекла его внимание. Внутри него словно натянулась струна.
– Сделай мне мышку. Как в детстве. Ты складывал такие здоровские игрушки из старой бумаги. Помнишь?
Он удивленно посмотрел на нее. Шпринг спряталась за собственные растопыренные пальцы.
– Ладно, не надо. Я так… чокнулась, наверное. Просто подумала, что это меня бы успокоило.
– Без проблем, – поспешил заверить ее Ласкез.
Он вправду делал бумажные фигурки: птиц, лодки, флюгеры и самолеты. Для Тауры один раз создал целый десяток разноцветных мышек, которых шпринг развесила на нитке у окна комнаты. Она обожала эти игрушки, пока однажды во время празднества Перевéяния кто-то случайно не подпалил гирлянду.
– Только вспомню, как…
Он не глядя вырвал два листа и начал складывать. Пальцы вспомнили нужные движения быстро, а еще почти сразу пришло чувство странного умиротворения. Первая мышь получилась белая: единственная строчка, «волки боятся рогатых зайцев», оказалась на внутреннем сгибе. Ласкез не сразу заметил, что испортил именно этот лист… а осознав, подумал, что, возможно, поступил правильно.
Вторая, бело-синяя мышь была густо исписана фактами о Такатане. Ласкез отогнул фигуркам хвосты, ручкой подрисовал носы и глаза. Поставил игрушки на стол. Таура тут же схватила их.