— А откуда ж ты, матушка, можешь знать мое имя? — удивилась девушка.
— О-о-о, мне известны многие вещи, — засмеялась незнакомка. — Вот эта моя палочка многое-многое на свете повидала. Знаю я, что мачеха тебя бьет и что из дому тебя выгонит, если ты без ожерелья для Мироты вернешься.
Смотрит Ананси на негритянку и удивляется: видно, это какая-нибудь важная колдунья, если она все про всех знает. А негритянка продолжает:
— Да ты не огорчайся, мое дитя, со мной не пропадешь. Сними только с моих плеч этот мешок, а то уж очень я ослабела в дороге, да и пойдем вместе домой.
Ананси взвалила себе на спину мешок негритянки, и таким он показался ей тяжелым, что даже колени у нее подогнулись. Но ничего не сказала она негритянке — ни словечком не обмолвилась. Идет молча за старушкой, идет и ни о чем ее не расспрашивает. А солнце точно горячим пламенем обжигает ей голову, жара небывалая плывет с неба, у Ананси и сил уже нет двигаться — так она устала. Но незнакомая старушка палочкой подпирается и все вперед да вперед шагает.
Солнце уже скрылось за горами, и над миром воцарилась ночь. С гор повеяло ветром, внизу море зашумело, загудело, морские волны с грохотом бьются о берег, а негритянка с Ананси все шагают и шагают вперед.
Была уже глубокая ночь, когда они, наконец, остановились у маленького домика, скрытого в фиговой роще. Снизу доносилось тихое журчание ручейка, на небо выплыла луна, и в блеске ее лучей Ананси разглядела веера пальмовых листьев, мирно покачивающиеся над крышей домика. Смотрит Ананси, перегнувшись через низенькую каменную ограду, и глазам своим не верит: у подножия этой пальмы — тот самый родничок с фонтаном, что бьет в их деревне, тот самый, из которого она ежедневно воду набирала, тот самый, в глубине которого три девочки живут. Оглянулась по сторонам и видит, что и вокруг фонтана все такое же, как в их деревне: хижины белеют вдали, а там, внизу — дом мачехи, в нем окошки светятся, а вот тут — дорога к морю идет. Зачем же так долго-долго шли они по незнакомым, диким тропинкам, чтобы снова сюда вернуться? И опять удивляется, надивиться не может Ананси: ведь сколько раз в детстве приходила она сюда, к родничку, но никогда до сих пор ни этой скалы, ни этого домика, ни этой фиговой рощицы здесь не приметила. Откуда же они тут взялись? И кто она — эта незнакомая старушка?
Пока Ананси все вокруг разглядывала и удивлялась, негритянка открыла дверь и обратилась к ней:
— Ну, наконец-то мы и дома. Входи, входи сюда, Ананси, мы поужинаем. Ведь ты устала, мой мешок был нелегок, да и дорога была не короткой.
Сказав это, старая негритянка вытряхнула из своего мешка всего-навсего одно рисовое зернышко и одну горошину.
— Как же так, — удивляется Ананси, — это все, что там было, матушка? А ведь мешок показался мне таким тяжелым, как будто он был полон камней.
— Это еще что, ты у меня и не таких чудес насмотришься. Да-да, мое дитя, — смеется старушка, кладя рисовое зернышко в один горшочек, а горошинку — в другой.
— Ты тут за ужином пригляди, доченька, а как будет готов, — подожди меня, я к курам на минутку выйду.
А уходя, еще добавила:
— Да, чуть не забыла: если тут кот придет и захочет есть, гони его метлой.
С этими словами старая негритянка исчезла.
Сидит Ананси одна в домике, за горшками присматривает. Странно: одно только рисовое зернышко и одна горошинка, а такой душистый запах от них по всей кухне разносится.
Заглянула Ананси в горшочки и в ладоши от радости захлопала. В обоих горшочках полно еды: белоснежный рис с мясом — в одном, вкусный горошек — в другом. Только ешь и пальчики облизывай!
Вдруг из угла выскочил бурый кот и начал пронзительно мяукать. Он терся о ноги Ананси, мурлыкал, даже руки ей лизал, как собака, а был он такой тощий, что все его кости пересчитать можно было, а на его тоненькой шейке круглая голова еле держалась от истощения. Да и старый он был, видно, — и усы, и вся мордочка были седые, и даже шерсть у него повылиняла.
— Нет, нет, не могу я тебя метлой погнать, бедняга ты мой, сиротинушка! Я дам тебе немножечко рису с мясцом, пока твоя хозяйка не вернется, — говорит ему Ананси.
Накормила она кота и так и присела тут же от удивления: ведь кот-то едва рису поел, а спина у него сразу стала гладкая, шерсть — блестящая, лоснится, весь он округлился, запавшие бока жирком налились. Щурит он свои зеленые глаза от удовольствия, хвост выгибает и спать укладывается.
Все хорошо, все прекрасно, мои дорогие, но тем временем смотрит Ананси, а рис и горох из котелка почти исчезли, и от всего ужина на дне чуть-чуть еды осталось.