Пошел тогда крот к утесу и говорит:
— Утес, ветер мне сказал, что ты — самый могущественный на свете. Хочу отдать за тебя свою дочь.
— О, ты слишком милостив ко мне, друг, но я вынужден признаться, что самый сильный на свете не я, а крот. Стоит лишь ему со всем его родом подкопать мое подножье, и я тут же свалюсь в пропасть.
— Что ты говоришь, утес! — воскликнул крот-отец. — Значит мы, кроты, сильнее всех на свете? Сильнее неба, солнца, месяца, облаков, ветра и скал? В таком случае я поскорее вернусь к себе домой и справлю шумную свадьбу моей единственной дочери. Я выдам ее замуж за нашего соседа. Вот так да! Значит кроты — самые могущественные на целом свете! Ура, ур-ра!
Вернулся крот-отец к себе домой и рассказал все своей супруге. Выслушав всю эту историю, она гордо воскликнула:
— А что же в этом удивительного? Ведь я с самого начала говорила тебе, что мы, кроты, рождены быть царями вселенной!
И выдали они свою дочь за молодого крота по соседству.
Гиена голодает (Сказка острова Гаити)
Жила в лесу гиена. Ночами она, голодная, выла, глядя на луну: «Гани-и-и! Гани-и-и!». Так и прозвали ее Ганида. Она была такая хищная, сильная и злая, что ее все боялись.
А в том же лесу жил-поживал кролик по имени Мали.
Однажды тигр убил слона. Гиена так объелась слоновым мясом, что с места не могла сдвинуться, и стала толстой, как гиппопотам.
— дразнили ее попугаи, покатываясь со смеху, и все обитатели леса вторили им.
Ганиде стало очень стыдно, и она решила во что бы то ни стало похудеть.
Задумалась она, как бы ей этого добиться, и вдруг из кустов выскочил кролик Мали. Он вежливо поклонился и сказал:
— Кума, а кума! Что ты такая скучная?
Ганида ему отвечает:
— Знаешь что, мой милый, я решила похудеть, да не знаю, как это сделать.
— Да это очень просто! — говорит ей Мали. — О, мне это не в новинку. Время от времени у меня целыми неделями ни крошки во рту не бывает. Вот какая у меня сильная воля! Если уж я на что решусь, обязательно это выполню. Вот какой я сильный! Но тебе, кума, это будет много тяжелее.
— Дур-р-рак! — пробурчала гиена потягиваясь. — Увидишь, я еще тебя перегоню, как только начну голодать.
— О, не делай этого, кума, мне жаль тебя, ведь этак недолго и разболеться. Я — дело иное, мне вообще не обязательно пища нужна.
— Как это так — пища тебе не нужна? — оскалила зубы гиена. — Ни за что не поверю!
— Представь себе, кума Ганида, если я и ем, то только за компанию, только потому, что все вокруг едят, но вообще-то у меня никакого аппетита совсем нет. Я мог бы и вовсе ничего не есть, потому что никогда не бываю голодным.
— Э-э, болтовня все это, — отвечала ему гиена, — не верю!
— Ну, хочешь, побьемся об заклад, — предложил Мали, — кто из нас дольше выдержит без еды и питья.
— Ладно, — говорит Ганида, — побьемся об заклад.
Кролик даже подскочил от радости и говорит:
— А моя подружка-обезьянка разобьет наше пари.
Так они сделали. Обезьянка приняла их заклад и тут же по всему лесу разнесла весть об этом странном споре: «Ганида решила голодать! Она поспорила с Мали, кто дольше выдержит!»
В зарослях, в лесу, — повсюду только об этом ревели, чирикали, мычали и щелкали все птицы и звери.
Для гиены и кролика лесные звери выстроили в лесу две хижины без дверей, без окон, с одним плотно закрытым отверстием в крыше. День и ночь они по очереди дежурили у этих домиков, чтобы никто не мог ни войти в домик, ни выйти из него.
Прошел день. Уже к вечеру Ганида почувствовала сильный голод, но только крепче сжала челюсти, так что даже зубы ее заскрежетали. А потом без движения пролежала в своем домике целый день. Но утром в животе ее уже так забурчало, что павлин, который тогда стоял на страже, расхохотался во все горло:
Тем временем Мали, известный ловкач, голодать и не думал. Ночью, переждав, пока стража задремлет (а в это время стоял на стаже его братишка-заяц), Мали прокопал под своим домиком лазейку в лес и в один миг уже был в лесной чаще. Там он полакомился сочными молодыми побегами бамбука, наелся доотвалу и, как ни в чем не бывало, тем же путем вернулся в домик.
Так прошло два дня и две ночи. У гиены уже запали бока от голода, язык от жажды высох, она еле-еле передвигалась из угла в угол и только страшным голосом завывала: