Мы долго сидели посреди озера в шлюпке, и когда я взглянул на Нину и Нестерова, то увидел: он держал ее руку в своих ладонях, и она прижалась к нему плечом, они смотрели вверх и никого не замечали, сейчас в этой большой шлюпке они были вдвоем.
…Над нами качалось тропическое небо Тихого океана, луна висела так низко, что казалось — вдали брызги волн долетают до нее. У «Перова» вышла из строя машина, мы лишились управления и легли в дрейф, а в море свирепствовала мертвая зыбь — отголоски урагана, разразившегося у берегов Австралии. Мы успели уйти от него, погрузившись в порту Брисбен, и когда ушли, то узнали, что наделал этот ураган. Он сносил крыши с домов, гнул подъемные краны, переворачивал суда. Мы радовались, что избежали участи тех, кто был у причалов, но преждевременно радовались — океан так раскачало, что наш не такой уж большой пароход кидало всерьез из стороны в сторону. Но машина полетела не из-за качки…
К вечеру вахтенный машинист взял из поршней пробу масла и обнаружил, что в ней металл; срочно вызвали в машину Лешу — он стармех на «Перове», или, по морскому, «дед», хотя ему всего двадцать семь. Он тоже взял пробу на магнит и тоже увидел: в пятом цилиндре — металлическая пыль. Он тут же приказал увеличить подачу масла, но вскорости выяснилось, что это не помогает: металл по-прежнему шел в масло. Это могло значить лишь одно: в цилиндре происходит сухое трение, машину надо останавливать, пока не пришла еще большая беда — может заклинить поршень.
Леша поднялся к нам на мостик. Я стоял свою вахту, а Лука Иванович, словно предчувствуя неприятность, весь день не выходил из рубки.
— Надо дергать, — сказал Леша.
Когда он нервничал, то оглаживал свою пегую бородку, собирая ее в широкую ладонь; вообще-то стармеху с бородкой трудно: он часто лезет в машину и нет-нет да оставит на бородке масляные следы, потом надо мыться горячей водой с мылом, «стирать», как говорил Леша. Он был худощавый, но крепкий и широкий в плечах, с несходящим красным загаром, а вот глаза у него почему-то всегда казались печальными, унылые и тоскливые глаза, хотя сам он по природе был спокойным и уверенным в себе человеком.
«Дергать» — это означало разобрать и вынуть поршень.
Лука Иванович задумался; видимо, он прикидывал, как это будет выглядеть, и я тоже стал прикидывать… Поршень весом в две с половиной тонны, ну и крышка в сборе с клапаном — тонны три. Крышку снимут и опустят на плиту, это ясно, а вот поршень — он длинный, его надо держать на весу, а тут такая качка, вон на кренометре около двадцати градусов; ну, а если встанет машина, наш пароход начнет класть с борта на борт с такой силой, что тут себя-то не удержишь, не то что поршень; а если он сорвется и раскачается на тросах, как маятник, то, пожалуй, разнесет все машинное отделение… Я это очень живо представил. А Лука Иванович, наверное, увидел еще больше, потому-то сразу вызвал начальника радиостанции к приказал:
— Запросите наших, есть ли поблизости какие нибудь советские суда.
Мне сразу стало понятно: дело наше действительно худо, а Лука Иванович решил заранее побеспокоиться о буксировке, — вдруг не удастся починить машину. Я смотрел сквозь стекло на океан. Он был угольно-черен, на плоских, длинных волнах змеилось отражение луны, — пустынные места, вот уже двое суток мы не видели здесь даже птиц, не только пароходов, ничего живого, даже летающие рыбки, что обычно стайками вспархивают вдоль борта, и те исчезли, и только тяжелый, насыщенный липкой влагой воздух обступил нас.
— Так будем дергать? — спросил Леша.
Он уже принял решение, для него другого выхода не существовало: надо останавливать машину, надо ремонтироваться в дрейфе.
— И все же, что там такое? — спросил Лука Иванович.
— Нагар, — сказал Леша, — хуже каменного. Это сингапурское масло…
И я вспомнил, в чем дело… Мы уже плавали месяца четыре, когда пришли в Сингапур, а там скопилось много наших судов, и шел большой ченч — великий обмен: боцманы кричали друг другу в мегафоны:
— Нужна белая красочка!
— Меняю соль на спички!
— Требуются карты Соломонова моря!
Многие наши суда плавали без захода в родной порт месяцами и только здесь могли кое-что обрести у своих. У нас было худо с машинным маслом, покупать его за валюту не хотелось, и вот там, на ченче, нам и предложили наше масло какой-то новой марки. Леша его не знал, хотя его уверяли, что для нашей машины оно вполне подходит, и все же он запросил ССХ — службу судового хозяйства, и оттуда пришла радиограмма, подтверждающая: масло годится.