— Вы были друзьями?
— Мы и сейчас друзья.
— Ну, на таком расстоянии это трудно доказывать.
— Смотря кому.
— Возможно, — сказал Нестеров и прижал ладонью трубку, оставив только щепку меж пальцев, — так он делал всякий раз, когда трубка пригасала и нужно было усилить тягу дыма.
Он встал и прошелся по каюте, и я увидел — он нервничает… Значит, все то время, что я думал о доме, — именно эту мысль пробудил во мне прошедший мимо сухогруз, — Нестеров размышлял о своем: о Нине, о Леше. А мне-то казалось, когда мы сидели молча за чаем, что и мысли наши направлены в одно.
Я рассердился, будто меня обманули.
— Что ты хочешь знать о Леше? — спросил я.
— Она мне рассказывала о нем, — сказал Нестеров. — Но я хотел бы, чтобы и ты…
— Мне не нравится твой вопрос, Нестеров, — сказал я. — Это не мужской вопрос.
Он насторожился, посмотрел опять на меня прищуренным взглядом.
— Ты нас осуждаешь? — спросил он.
— Я просто в это не лезу, — сказал я. — Я ведь тебя ни о чем не спрашивал. Так?.. Вот если бы я тебя спросил, тогда бы ты имел право задавать вопросы. А сейчас ты ляпнул, как несерьезный человек. Тебе все ясно?
Он подумал и неожиданно улыбнулся; правда, это была слабая, косая улыбка, чуть раздвинувшая его волнистые губы.
— Ты прав, — сказал он.
— Конечно, — подтвердил я.
— Но я не знал, что ты бываешь таким резким.
— Ты и сейчас не знаешь, каким я бываю, — сказал я. — Могу и врезать…
Вот здесь он засмеялся и сказал:
— Ну, это здорово, Факир!
— Я смотрю, ты осчастливил себя, придумав эту дурацкую кличку. Жаль, что тебе не пришло до сих пор на ум: я ведь могу и рассчитаться.
— Если тебе не нравится, то я это снимаю. — Он пыхтел своей трубкой, улыбаясь, и меня это раздражало.
— Спасибо за чай, — сказал я. — Умеешь заваривать.
— Мы еще поговорим с тобой, — сказал он.
— Посмотрим, — сказал я.
По спикеру раздались сигналы, приглашающие на завтрак; тишина утра кончилась, начинался судовой день. Я вышел от Нестерова и, пока шел к кают-компании, думал: «Да, я в это не лезу… мне незачем в это лезть. Не мое это дело и не может быть моим. Но ведь кто-то и как-то должен помочь Леше?..»
И опять мне снились костры в ночи. Они горели на маленьких таинственных островах, где росли деревья, стоящие на корнях, как на ногах, и над ними, освещенный отблеском пламени, вознесся деревянный трубач, веселый к озорной, как маорийский божок Мауи, и трубил сигнал тревоги, а я не понимал, что же это за сигнал. Меня разбудил звонок будильника перед дневной вахтой, и когда я проснулся, то первая мысль, которая пришла в голову, была о Нестерове и Леше: «А ведь они здорово похожи друг на друга. Как же я раньше этого не замечал!..»
Джозеф и Анни сошли в Фримантле — это аванпорт Перта, столицы штата Западная Австралия. Стояло жаркое утро, горели цветы на клумбах, ярким оранжевым пламенем полыхали рождественские деревья, а над портом висела кургузая розовощекая фигура Деда-Мороза с мешком и воротником из ваты — скоро Новый год, здесь встречают его летом.
Мы прощались у трапа.
— Ну, будь здоров, Джозеф, — сказал я ему.
— И ты будь здоров, — сказал он.
А Анни приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку.
— Счастливо, кэп, — сказала она и засмеялась.
— Через пять месяцев у меня будет отпуск, — сказал я. — На целых сто дней отпуск. Приезжайте к нам в Россию, я покажу вам хорошие места.
— Спасибо, — сказал Джозеф. — Но это для нас пока еще дорого.
— Но, может быть, ты за это время достанешь свое золото.
— Оттуда я не возьму ни пенса. Это не мои деньги.
И я опять увидел, что он серьезен. Честно говоря, я никак не мог поверить в эту историю с кладом, но тут я подумал: а моя нет, это действительно все правда, ведь ходили же из Америки в Англию корабли с золотом и нападали на них островитяне, которым тогда это золото было ни к чему, ведь случалось такое, и отмечено в истории документами, а коль было…
— Ты обязательно достань этот клад, — сказал я Джозефу. — И напиши мне об этом. Мне очень нужно.
— Зачем? — спросила Анни.
— Чтоб навсегда убедиться, что сказки тоже быль.
Они оба рассмеялись, а мне стало грустно, оттого что мы расстаемся; честное слово, они мне оба понравились, и, наверное, если бы мы поплавали подольше, нам бы не было скучно.
— Ну, будь здоров, Джозеф, — снова сказал я.
— И ты будь здоров, — снова ответил он.
И Анни опять приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку… Они ушли, и прошло немного времени, как команда наша вышла в город. Мы поехали автобусом через чистенькие улицы Фримантла, пропахшие морем и цветами, и поднялись в гору, чтобы оттуда посмотреть на Перт. И город открылся перед нами новенькими домами на фоне моря, аркой большого моста через реку Лебединая, — говорят, будто здесь впервые и увидели черных австралийских лебедей, но теперь на реке их не было. На горе пахло скипидарным запахом эвкалипта и лежало толстое бревно; потом я узнал, что это реклама строительной фирмы. Мы медленно шли по холму, пока взгляд мой не остановился на памятнике. Я сразу понял, что это за памятник, потому что уже видел много таких… На бронзовой отливке меч разрубал свастику… И я тут же вспомнил, как Джозеф спросил: «Ты антифашист?»