– Неисповедимы пути Господни… – хрипло прошептало загнанное святейшество и потянуло на себя створку ворот.
Зловещий скрип распилил ночь надвое…
…Вампир Джованни, старожил кладбища Сан-Феличе, был крайне удивлен, обнаружив у своего родного склепа странного незнакомца.
"Зомби…" – подумал Джованни. Он слыхал, что где-то в Африке у него есть родня, но внешний вид зомби представлял себе слабо, поскольку не выезжал никуда дальше Флоренции.
– Ты кто? – осторожно поинтересовался Джованни, прячась в тень и натягивая верхнюю губу на предательски блестевшие клыки.
– Папа я… – донесся ответный вздох.
– Чей папа?
Джованни очень боялся шизофреников и маньяков, в последнее время зачастивших в места упокоения.
– Римский… Пий ХХIV. В общем, мое святейшество…
Джованни расслабился и вылез из укрытия. К обычным психам он всегда относился с симпатией.
– Очень приятно. А я – Джованни. Вампир. Какие проблемы, папа?
И затравленный понтифик, повинуясь неведомому порыву, рассказал ему все…
– Ну и что? – недоуменно пожал плечами Джованни в конце сбивчивого повествования. – Мне-то какая разница? Попил красной кровушки – теперь зеленую пить стану… Все разнообразие, а то желудок что-то пошаливать стал. Ведь знал же, что нельзя наркоманов трогать…
– Креста на тебе нет! – озлился папа Пий, хлопая тиарой оземь. – Как у тебя только язык повернулся!..
– Ты за язык мой не беспокойся! Он у меня поворотливый!.. А креста, понятное дело, нет… откуда ж ему взяться, кресту, ежели я – вампир?
– Ну вот! А я тебе о чем толкую?! Ты же наш, здешний, земных кровей… В смысле – нелюдь. Я, значит, людь, а ты – нелюдь. Единство и борьба противоположностей. А эти – пришельцы! Чужие то есть… инородцы!
– Инородцы?!
Хриплый запойный бас колыхнул воздух склепа, и в дверях возникла нечесаная голова с красным носом-картошкой.
– Где инородцы?! Сарынь их на кичку!..
Надо заметить, что третьего дня к Джованни приехал погостить закадычный приятель – упырь Никодим из далекой Сибири. Как он там сохранялся в вечной мерзлоте и чем питался в своей тундре – этого никто доподлинно не знал, но отношение Никодима к инородцам было в упыристической среде притчей во языцех.
Джованни едва успел ввести друга в курс дела, как темень кладбища Сан-Феличе прорезали ослепительные лучи прожекторов.
– Это за мной, – сказал папа Пий, грустно глядя на патруль гоблинцов. – Прощайте, ребята. Рад был познакомиться…
– Что?!
Грозный рев Никодима сотряс решетки ограды, и из-под его распахнувшегося савана выглянул краешек тельняшки.
– Да чтобы мы своего, кровного, этим двоякодышащим отдали?! Век мне гроба не видать! Ваня, чего рот разинул – подымай ребят! Неча по склепам отсиживаться, когда Родина-мать зовет!..
– Си, синьор колонело! – вытянулся во фрунт просиявший Джованни и сломя голову кинулся к ближайшей усыпальнице, откуда высовывалась чья-то любопытная физиономия.
А Никодим уже выцарапывал на известке стены крупными буквами: "МЕРТВЫЕ СРАМУ НЕ ИМУТ!"
На следующее утро большинство газет вышло под заголовком: "Римское кладбище Сан-Феличе – последний оплот человечества!.."
И во многих газетных киосках мира по ночам слышались осторожные шаги, и отливающие алым глаза бегали по мелкому шрифту строчек…
Вскоре в Рим прибыла интернациональная бригада: Упырявичюс, Упыренко, д'Упырьяк, Упыридзе, Упыйр и интендант Вурдман. Последний немедленно переругался с Никодимом, не сойдясь во взглядах на распятие Христа, и папе Пию пришлось мирить скандалистов, ссылаясь на прецеденты из Ветхого и Нового Заветов.
Внутренние разногласия прервало появление полуроты гоблинцов, встревоженных пропажей патруля. Они рассыпались цепью и принялись прочесывать кладбище в тщетной надежде найти и поставить на место строптивого наместника Св. Петра.
Понтифик был надежно укрыт в одной из усыпальниц, а патриоты переглянулись и принялись за работу.
Мраморные ангелы надгробий с любопытством наблюдали за происходящим в ночи, напоминавшим сцену из эротического фильма, которые ангелам смотреть не рекомендовалось. Всюду мелькали тени, они сплетались, падали в кусты сирени, из мрака доносились сосущие звуки, причмокивание, стоны и слабеющие возгласы на трех галактических наречиях…
Это повторялось несколько ночей подряд – дневные поиски неизменно терпели фиаско, а эксгумация не давала никакого результата – и вскоре командование пришельцев забеспокоилось всерьез.
И было от чего…
Укушенные гоблинцы на следующий день становились убежденными пацифистами, отказывались строиться по росту, вели пораженческую агитацию, топили в сортирах казенное оружие и ко всем приставали со своими братскими поцелуями – что грозило эпидемией.