Выбрать главу

Кот чёрный бережно, по бусинке, собирал в мягкие лапы рассыпавшуюся сладкую клюкву, складывал в уголок на столе, цветочки рядышком букетиком нежно.. Чёрной тенью стелился мягким ночным ковром… перенёс… уложил… на лежанку тёплую… поудобней бы как… Тенью чёрной, большой, крылатой, взвился… и… исчез…

- Я помогу ему, прекрасная, - вызывался маленький царь-смерть.

- Он справится, - улыбнулась прекрасная она, - если ему будет трудно – я увижу его…

- Тогда поможем гостю – сказал великий дракон.

- Я… помогу… ему… - был согласен печальной улыбкой маленький царь-смерть.

***

На мягких лапах, на чёрных крыльях… над верхушками серебряных деревьев… по высокому светлому ночному небу… то ли шёл… то ли плыл… то ли летел… прикрытыми глазами огня… к цели… к тому далёкому… очень далёкому… слабеющему… бьющемуся из последних сил… к вконец обессиленному… огоньку…

***

Маленький Утёнок спал у догорающего огонька печи. Спал давно и спал всё крепче и крепче, потому что приходил холод обволакивающий, сковывающий, усыпляющий. А голод и не уходил совсем, поэтому сон маленького Утёнка становился всё крепче и крепче. И в домике темно и в мире не светлее. Неубаюкивающ мир замерзающего оголодавшего малыша. Волк прийдёт ведь… Волк прийдёт, он говорил… Волк никогда не говорил за так… он прийдёт… а прийдёт Волк, а согреть-то уже некого… выть будет, не плакать, а больно пребольно выть в далёких предалёких горах… как всегда раньше выл выть будет… как когда слышали все и не говорили никогда Волку… жалели… как когда грустили вместе маленькие оставшиеся по одиноком нём… Маленький Утёнок засыпал всё крепче и ему снились добрые печальные глаза Волка…

***

Вздрогнул капельками глаз. В окно речкою свет луны. По струйкам света в дом на мягких лапах вошёл большой мягкий чёрный кот. Мурлыкнул что-то в длинный ус и запрыгал, запрыгал, засуетился вокруг маленького Утёнка. Дул смешно мягкими щеками в догорающий огонёк, огонёк последним маленьким язычком развеселился и рассыпался в крохотные весёлые искорки. Кот повернул чёрную чумазую морду к маленькому Утёнку и сказал:

- Ну вот!

И маленький Утёнок засмеялся потихоньку радостно. А в доме почему-то становилось теплее и теплее, хоть огонька в печке уже не было.

…Маленький Утёнок засыпал всё крепче и крепче. Сонного уже кормил его молоком из кувшинчика большой кот, мурлыкал, ворчал в длинный себе ус: «Он видите ли за молоком пошёл! А тут котята босиком!…». Потом убаюкивал маленького в мягких пушистых лапах, мурлыкал колыбельную, старался. Увернул в тёплое одеялко, лапами к груди, ни за что не отдаст, и из дому вон…

***

Цивилизация и технологически выверенные линии слов.

…а у него всё волшебство ушло в тёплое одеяльце… грело бы…

Понятия «чёрный кот» и «ребёнок» не ассоциируемы в упорядоченности энциклопедий.

…а он бежал босыми лапами по холоду и крепче прижимал… согреть бы…

- «Простите… у Вас… не найдётся… немножко молока… у меня котёнок чёрный…»

- «Смотрите – говорящий кот! Смотрите – говорящий кот!»

- «Да?… Извините… очень… пожалуйста…»

Автомагистрали непереходимы по своей сути, а большие каменные дома очень холодны правильностью своих ледяных глаз. И большой чёрный кот теперь был просто чёрный кот и даже не совсем чёрный, а измученный очень сильно. Но он нёс и грел что-то с собой… прятал… надёжно прятал… От магистралей в редких лесополосах… от холодных глаз-окон в поближе к груди…

А они нашли его. Встретили будто случайно. Удивились как будто искренне. Попытались отнять единственное будто бы во благо: чёрный кот и ребёнок – понятия не ассоциируемые в упорядоченности энциклопедий. А у него не было с собой глаз огня, ему было холодно, он стоял перед ними беспомощный, но грел и грел своего маленького Утёнка.

***

Он верил, что всё будет хорошо. Где-то далеко улыбнулась ласково, увидев его, прекрасная она и всё стало хорошо. Глубоко и печально посмотрел он на них, забывших удивиться чуду, расправил огромные чёрные крылья за спиной и полетел к ночному чёрному небу, оставляя их в горьком беспамятстве. Он уносил с собой маленького ребёнка, крепко спавшего в тёплом одеяльце…

***

…Гость спал теперь ровным спокойным сном. Чёрный кот большой крылатой тенью опустился рядом с ним, Утёнка маленького рядышком уложил. Со стола букетик нежных цветов и сладкую клюкву собрал в мягкие лапы, положил возле малыша (вот проснётся – будет радости!), мурлыкнул что-то тихое, убаюкивающее, успокаивающее и вернулся к столу…

***

лес собрал нас малых деток всем по облачку всем по могилке разбегались по лесу заснеженные тропинки откуда и силушек-то взять по ним ножкам малым не побежать лес не страшный он мёртвый сильный большой он стонет над нами с волшебницей мамой-луной из могилок бы в небушко нам к маме да крылышки не доросли – нам не покинуть промёрзшей земли… зато… у нас есть… избушка… тихая… по… ночам… и огоньки… по… в ладошках… свечам…

Сказки детского Леса. В гости

Однажды очень очень давно тогда жил-был царь. И не совсем был он царь, потому что на всё своё царство остался совсем один. Получилось так. Он на охоте был ещё тогда, когда были все, на охоте. И не заблудился, а просто далеко заехал по грустному полю осени по за золотыми лёгкими паутинками. Может в них и запутался, заплутал. Возвращался потом поздно уже один как один по ночному полю, по ночному лесу, по ночному ветру ущербной луны.

Дышалось легко. Дышалось легко, легко вдыхалось, да трудно выдохнулось потом – как нашёл уже дорогу домой. В мире больше никого не было. Это почувствовалось сразу, пронзительно, насквозь и тоскливо до боли. По пустым полям всё тот же ночной ветер и не было ожидавшей с охоты его свиты и по дороге потом… Никого…

Он долго ещё потом не заходил в замок, найти замок пустым казалось, как потерять что-то крайнее, уже самое последнее. И он жил в какой-то опустевшей ветхой избушке недалеко от высоких стен затихшего враз замка, в совсем пустой деревне. Несколько дней он только смотрел и смотрел на замок, потом делать нечего - пришлось…

Покои, ранее оживлённые чуть не в любое время суток, теперь были прозрачно тихи. И, наверное, звон упавшей капли был бы таким же гулким и громким здесь, как и его одинокие шаги. Только ветер. На завесах окон остался ветер и он, какой-то теперь совсем уже будто не царь, закрыл аккуратно некоторые оставшиеся растворёнными окна. Приближалась зима, он остался жить один…

***

Один, это могло показаться только, что страшно и тяжело, но там лес был, рядом с замком, он, царь который раньше был настоящий, стал туда, в лес, ходить. И ничего, что зима была скоро уже, лес стоял прозрачный, с облетевшей листвой, с как будто почти уже спящими деревьями. Там по-прежнему хорошо очень вдыхалось, там был простор. И выдыхалось тоже легко: ему нечего больше было терять. А простор теперь везде был. Целый мир неумолимого простора.

Сначала совсем никого и это могло свести с ума, но появились шорохи и по воздуху в тишине рябь и стало легче. Царь ходил по застывшему замку среди наглухо закрытых от зимы окон и стен и зажигал вечерами свечи в пустых комнатах. Становилось теплее от их маленьких чувствительных огоньков. И всё-таки – шорохи. Они, шорохи, были неслышны почти и почти всегда мимолётны. Если не обратить внимания, так можно и не заметить. Только в его положении как-то трудно было не обратить внимания. Иногда они мерещились, очень редко были почти реальными до словно падения чего рядом совсем, а обычно были словно вот за ближайшим углом и лёгкое движение воздуха.

«Заходи - гостем будешь!», подумалось как-то раз и он очень явственно ощутил, что в том мире, в котором он прожил всю жизнь он теперь как-то стал не хозяин, куда уж там царь. Хоть и один на весь мир. А словно издалека, издалека… пришёл… В гости. К себе во дворец. Этой ночью случилось смешно. Так – лёгкий приступ, но, конечно, не все выживают. Когда он уже лежал под одеялом, а последние свечи вечера догорели без остатка, почудилось что-то совсем тёмное вверху комнаты в углу, как будто себе ворчит… Он всмотрелся повнимательней – оно заворчало попотешнее. Да с под неба-то потолка прямо в объятия – навались, навались, навались… Совсем спеленал шёпотом, навалился непроглядностью, одолел, одолел, одолел… Как положено, всё по ящичкам, «К худу или к добру?» по-детски выверено спросил.