– Нет у меня ни жалости, ни раскаяния, что тебя погубила!
В тот же миг, как затихло эхо Марьиного голоса на дне колодца, поднялся в лесу ветер небывалый. Заскрипели дерева, закачались. Одна из сосен наклонилась, нырнула верхушкой в колодец и вытащила Дарью, живую и невредимую.
– За то, что погубила меня, прощаю тебя, сестрица, – молвила Дарья. – Да Иванова любовь, как обещано, вся твоя!
Завыл тут ветер пуще прежнего, затрещал стволами, зашумел ветвями, поднял Марью и понёс к Ивану. Закрутил, завертел ветер мужа с женою, разорвал на мелкие кусочки, понёс по миру. Там, где падали они наземь, вырастал цветок с синими листами и жёлтыми цветками. О тех цветах сложили люди немало легенд и песен, а уж которая из них правда-истина, одному только Богу известно.
Анастасия Перкова
Полынь да крапива
Поговаривают в народе, что на месте, где людское жильё стояло, непременно крапива вырастет, да густо, буйно.
Давным-давно люди жили в ладу с крапивой. Отдавала она им себя на мягкие рубахи да нарядные сарафаны. Но предал человек, как водится. Ткут теперь бабы лён, а крапиву недобрым словом поминают. А та в ответ жалит руки до волдырей, но забыть людей не может, вот и льнёт к жилью, тянет листья: «Взгляни на меня, человек!» Как уйдут люди с места, так обнимет крапива всё, что осталось после них. Но то обычные люди. После иных совсем другая трава растёт…
Стоял в былые времена в Холмогорье дом. Ничем не приметный, от других не отличный. Да только всем на селе было известно, что хозяйка его с нечистой силой знается. Место это и поныне там, да так полынью заросло, что будешь мимо проходить – покроются губы горечью. Полынь от порчи наивернейшее средство, про то вам всякий скажет.
*
Не сыскать в Холмогорье девушки краше, чем вдовья дочка Рада. Глаза – весенняя зелень в первый солнечный день, волосы – спелая пшеница в конце урожайного лета, губы – алый зимний закат. Сама станом как берёзка, а силы в руках!.. И воды натаскать, и дров нарубить, и ворота починить.
В большой Радиной семье достатка не было. Кроме неё подрастало у матери ещё четверо младших: двое мальчишек да две девчоночки. Каждый день мать до рассвета уходила к озеру – рыбачить на оставшейся от мужа лодчонке. А Рада хлопотала в огороде, присматривала за домашней птицей, убирала дом, готовила обед. Меньшие помогали, конечно, как могли. Да много ли проку от озорников? Одни игры на уме.
Как отец умер, мать сразу Раде и сказала: «Замуж не отдам тебя. Куда я с малыми одна?» Смирилась девушка, ни слова поперёк не молвила. А сватались к ней часто, не глядя на то, что приданого нет. Опускала Рада глаза и качала головой: нет, мол, не люб ты мне. А про их с матерью уговор никто и не ведал.
Ночами, распустив косу, сидела Рада у окна, подперев щёку ладошкой, и думала об одном: как отказать, если посватается кузнец Яромир? Да нет, не посватается – с чего бы ему?
Когда Рада проходила мимо кузни, Яромир всегда ей улыбался. Бывал он тогда словно яркое солнышко, в чьих лучах отогревалось девичье сердце. Ни одного слова не сказали они друг другу, лишь смотрели издали. Да на что она ему, в самом-то деле?
*
Ранним летним утром, когда Рада заводила тесто на пироги, прибежали подружки в слезах и затараторили наперебой:
– Ой, Радка, что делается-то!
– Уходят они, как есть уходят!
– Уже собрались на краю села. Бежим, не успеем!
Дошла до Холмогорья весть, что княжеское войско терпит поражение в долгих боях за родную землю. И порешили послать князю на подмогу молодых и здоровых парней и мужиков. Несколько дней вся деревня не спала в суете и сборах.
– Не пойду я, милые, тесто пропадёт. – Не хотелось Раде глядеть, как станут плакать матери и невесты.
– Яромир, – вымолвила одна из подружек.
Рассыпалась мука по столу. Упали девичьи руки, будто вся жизнь и былая сила их покинули. Да кто же единственного на селе кузнеца в княжеское войско отдаёт?
– Догоню, девчата. Бегите, – только и сказала Рада.
*
Яромира она заметила сразу. Он стоял поодаль, разглядывая лезвие меча – добротно ли наточено. Провожать его некому: пришлый был кузнец, родом издалека. Словно почуяв Радин взгляд, поднял Яромир голову, губы тронула привычная светлая улыбка.
– Я… можно, я… – Рада не могла отдышаться от быстрого бега и волнения. – Можно тебя обнять на прощанье?
Не ответив, сделал кузнец шаг вперёд, раскрыл объятья, и Рада нырнула в них, не думая о том, поглядит ли кто с укором. Прижал он её крепко, но бережно, чтобы не оцарапать о жёсткую, остро пахнущую железом кольчугу. Сила и нежность переплелись в этом нежданном прощании.
– Я буду тебя ждать, – сказала Рада, отстраняясь.