— Да ты что, — говорит мясник, — с ума сошел, что ли?
— Нет, — говорит крестьянин, — я в своем уме, плати деньги.
Тогда мясник разозлился, схватил палку и выгнал его вон из своего дома.
— Уходи, — говорит, — пока цел. А если еще раз сюда придешь, снова на своей спине палку почувствуешь.
Ушел крестьянин от мясника.
"Куда, — думает, — идти мне теперь жаловаться, кто мне поможет? Пойду-ка я в королевский дворец".
Так он и сделал.
Впустили его во дворец.
Вошел он в тронный зал, а там сидят на троне король и королевская дочка.
— На что жалуешься? — спросил его король. — Кто тебя обидел?
— Ах, — сказал крестьянин, — лягушки у меня деньги отняли, собаки — мясо, а мясник меня за это палкой побил.
Начал он им подробно рассказывать о своих несчастьях. А дочка королевская слушала его, слушала да вдруг не выдержала и расхохоталась.
Тут король говорит:
— Ни лягушек, ни собак я наказать не могу, а вот на дочке моей ты можешь жениться. Она ведь еще никогда не смеялась, и я обещал отдать ее в жены тому, кто первый ее рассмешит. Видишь, какой ты счастливый!
— Вот удружил, — говорит крестьянин. — Я совсем и жениться-то не хочу. У меня дома своя жена есть, на что мне твоя дочка. У меня дом маленький, не то что твой дворец, нам и двоим с женой тесно.
Тут король рассердился и закричал:
— Ты невежа и грубиян, вот ты кто!
— Что ж, — ответил ему крестьянин, — сам знаешь: на свинке не шелк, а щетинки.
— Ну ладно, — говорит король, — сейчас убирайся. Я тебе другую награду назначу. Дня через три приходи во дворец, тогда я тебе все пятьсот отсыплю сполна.
Пошел крестьянин из дворца, а у ворот остановил его солдат из королевской стражи и говорит:
— Ты рассмешил королевну, так уж, верно, за это получишь хорошую награду.
— Да, — сказал крестьянин, — неплохую. Мне будет за это пять сотен выплачено.
— Послушай, — говорит ему солдат, — куда тебе столько денег, дал бы ты мне немного!
— Ну что ж, — говорит крестьянин, — две сотни могу тебе уступить. Приходи через три дня к королю и скажи, чтобы он тебе их выплатил вместо меня.
А тут один торговец услыхал их разговор, подбежал к мужику и тоже стал его уговаривать. Чем, говорит, тебе три дня этих денег ждать, возьми у меня сейчас сто пятьдесят. А все остальное я сам у короля получу.
— Давай, — говорит крестьянин. — Мне деньги нужны.
Через три дня он опять пришел к королю.
— Снимайте с него платье, — говорит король, — он должен получить свои пять сотен.
— Нет, — говорит крестьянин, — ничего не выйдет. Не мои эти пять сотен. Я их уже твоему солдату да одному торговцу подарил.
И верно, приходят в это время солдат и торговец к королю и требуют: солдат двести, а торговец триста.
Так им и дали: солдату двести розог, а торговцу триста.
Солдата на королевской службе часто пороли, так что он особенно не горевал и вытерпел, а торговец все время кричал:
— Ой, больно! Ой, какие ваши деньги крепкие!
А крестьянин пошел домой и всю дорогу радовался, что так легко от королевской награды избавился.
Братья Гримм
Вьюжный призрак
Случилось это в XVIII столетии, в самом его конце. Эрве де Ланоре — а был он тогда ещё совсем молодым человеком — возвращался из Монреаля с покупками, которые сделал там к Новому году. Решил он, чтоб путь сократить, поехать напрямик, через реку Святого Лаврентия; она к тому времени замёрзла уже совсем. Всё бы ладно, да только, когда был он уже неподалёку от Репантиньи, страшный начался буран. Лошадь его сквозь вьюгу брела-брела — да и встала. Что будешь делать! Пришлось Эрве выбраться из саней. На месте сидеть нельзя, замёрзнешь;
прибежище какое-нибудь искать надо — метель переждать. Набросил Эрве попону на спину лошади, а сам поплёлся потихоньку к лачуге, что стояла на обочине, ветхая да одинокая. Заглянул через окошко внутрь, видит — в доме никого, да только тепло там, наверное: огонь в очаге полыхает.
Толкнул он тогда дверь, вошёл, сел на чурбан... Огляделся — что такое: в дальнем углу комнаты, в самой глубине, под лосиными головами — а они в ряд на стенке висели — сидит неподвижно старик, костистый, рослый, в упор на него смотрит. Попросил он, понятно, старика извинить его, что вошёл незваный-непрошеный, а потом и спрашивает хозяина — сам-то тот кем будет? А старик ему в ответ: «Я — с того света выходец, призрак; суждено мне сюда всё опять и опять приходить в канун Нового года, раз за
разом; и будет это продолжаться, пока не спасу я от гибели путника. Так наказал меня Бог за то, что как-то раз, когда я ещё был жив, случилось мне — тоже накануне Нового года — отказать человеку, который хотел войти в мой дом. Не открыл я ему своей двери, не впустил его внутрь — а наутро нашёл его замёрзшим у порога». Что там дальше случилось — этого потом Эрве вспомнить так никогда и не смог; знал он только, что очнулся лишь утром и что лежал он в собственных своих санях. Метель к этому времени уже утихла, и лошадь его привычно бежала домой по знакомой дороге.
Легенды новой Франции
Вьюн и щука
Однажды щука захватила вьюна в таком уголке, что и податься ему было некуда. Вот видит он, что беда неминучая, и говорит:
— А вы, матушка-голубушка, уже исповедались?
— Нет.
— Так ступайте, я вас поисповедаю, а потом уж меня и съедите.
Она его спрашивает:
— А где же ты меня исповедовать будешь?
— Да тут есть и церковка.
Вот она и послушала его, идут к церковке. А он подвел ее к верше и говорит:
— Идите за мной.
Влезли они в вершу, а ей уже назад не выбраться, а для вьюна-то семнадцать дверей в той верше; вот вылез он быстро, бегает вокруг верши и говорит ей:
— Сиди, святоша, пока придет рыбак-мехоноша!
Украинская народная сказка
Гадкий утенок
Хорошо было за городом!
Стояло лето. Золотилась рожь, зеленел овес, сено было сметано в стога; по зеленому лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски - этому языку он выучился у матери.
За полями и лугами тянулись большие леса, а в лесах были глубокие озера. Да, хорошо было за городом!
Прямо на солнышке лежала старая усадьба, окруженная глубокими канавами с водой; от стен дома до самой воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными листьями во весь рост. В чаще лопуха было глухо и дико, как в самом густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка.
Она должна была выводить утят, и ей это порядком надоело, потому что сидела она уже давно и ее редко навещали - другим уткам больше нравилось плавать по канавам, чем сидеть в лопухах да крякать с нею. Наконец яичные скорлупки затрещали.
- Пип! Пип! - запищало внутри. Все яичные желтки ожили и высунули головки.
- Кряк! Кряк! - сказала утка. Утята быстро выкарабкались из скорлупы и стали озираться кругом под зелеными листьями лопуха; мать не мешала им - зеленый цвет полезен для глаз.
- Ах, как велик мир! - сказали утята.
Еще бы! Тут было куда просторнее, чем в скорлупе.
- Уж не думаете ли вы, что тут и весь мир? - сказала мать. - Какое там! Он тянется далеко-далеко, туда, за сад, в поле, но там я отроду не бывала!.. Ну что, все вы тут?
И она встала.
- Ах нет, не все. Самое большое яйцо целехонько! Да когда же этому будет конец! Я скоро совсем потеряю терпение.
И она уселась опять.
- Ну, как дела? - спросила старая утка, которая пришла ее навестить.
- Да вот с одним яйцом никак не управлюсь, - сказала молодая утка. - Все не лопается. Зато посмотри-ка на малюток! Просто прелесть! Все, как один, - в отца.
- А ну-ка покажи мне яйцо, которое не лопается, - сказала старая утка. - Наверняка это индюшечье яйцо. Вот точно так же и меня однажды провели. Ну и было же мне с этими индюшатами хлопот, скажу я тебе! Никак не могла заманить их в воду. Уж я и крякала, и толкала - не идут, да и только! Ну-ка, покажи яйцо. Так и есть! Индюшечье! Брось его да ступай учи деток плавать!