Убежал царевич-волк в темный лес, а Горыныч по волчьим тропам капканов велел наставить. Плакали кузнецы, а капканов наковали-наклепали.
Тут еще горе: повелел Горыныч красных девушек к Змеичу водить, невесту, мол, сынок ищет. Невесты объявленной все нет да нет, а ни одна к отцу-матери не воротилась. Говорят, на съедение он их в терем забирает.
Змеи по домам поселились, домочадцы им прислуживают, каждого шипа-свиста слушаются, по ночам спать боятся, вот ведь какая напасть, милая. А наш волк, значит, самый Иван-царевич и есть, бедная голова!
-Бабушка, что же дальше-то будет? Как такую беду-то извести?
-Беда - не счастье, доченька, на денек не приходит. Избавиться-то от беды нелегко.
- Ой, бабушка, а вдруг браслетик мой пригодится? Неужто змеи моего зеленого камушка не испугаются?
- Змеюки-то испугаются, и Змеич поганый задрожит, а вот Горынычу ничего не страшно, враз зверюшкой обернет. Ох-ох, и до нас-то лесных доберется, попомни мое слово! Нисколечко он меня старую-дряхлую не боится.
Есть, правда, одно средство. Коли бы кто папоротников огонь перед рассветом поймал. в чаще сыскал, да с этим огнем к Змею вошел прогонит - сколь не гляди Горыныч на такого человека, тот человеком и останется. Да только глаза человеческие змеиного взгляда все равно не стерпят - ослепнет тот человек навечно. Вот печаль-то какая, девица!
День проходит после того, два проходит. Бежит Ленти спозаранку в лес, а ноги сами на опушку ведут. Иван-волк рычит, не хочет ее пускать, а все-таки подойдут к речке, поглядят на город. Тихо там, да темно, будто и солнышко над ним не светит. Постоят они так-то и обратно идут. Вовсе запечалилась наша принцесса. И песен ее в лесу не слышно и в доме она ходит тихонечко, все думу какую-то думает.
Раз спозаранку глядит Баба Яга: и корзинка Ленти на скамейке стоит, и волк-Иван под скамейкой спит. Хватилась Баба Яга: " Ой, просыпайся, царевич, прокараулили мы лихо одноглазое! Ушла наша ягодка, да неладное задумала, никак в город побежала! Скачи-беги во все лапы, может и воротишь еще!". Побежал серый волк сквозь чащу короткой дорогой к речному броду, а только все равно опоздал. Догнал он Ленти уж на другом берегу, обернулась к нему принцесса:" Иван-царевич! Не ходи за мной! Что было мне делать, раз волшебный браслетик у меня оказался? Стало быть мне к змею и идти!".
Не пускал волк девицу, дорогу загораживал, да не уговорил. Только и сам не воротился, поплелся за нею следом.
Вошли они в город, а на улицах - ни души, все по домам попрятались, от змей хоронятся. Идут они, вокруг оглядываются, к высокому царскому терему направляются. Вдруг "шмыг-шмыг"-зашуршало на мостовой, черные змеи -козульки у самых ног зашмыгали, а за ними и длинные гадюки повыползали. Окружили они волка с принцессой, головы поднимают, шипят, того гляди ужалят. Ленти одной рукой волка обняла, другой браслетик им показывает, зеленым огоньком на них светит. Взглянет змеюка на браслетик, кувыркнется. зашипит сильнее прежнего и едва живая прочь уползет. Враз никого на мостовой не осталось, Помог, значит, волшебный огонек.
Так и добрались они до царского терема. Запрыгнул волк вперед, на высокую ступеньку дубового крыльца, обернулся к Ленти, а у самого шерсть дыбом, бока ходуном ходят - бьется волчье сердце, страшно ему.
Открыла Ленти дверь и вошла в гостевую горницу. " Вона кто к нам пожаловал! Глянь-ко сынок, никак еще невестушка тебе объявилась?" – да враз перед ними сам Змей взгромоздился на скамью. Тесно с ним в горнице, паленым сразу запахло. Тут и Змеич появился: царевич обликом, лицом пригож, да глаза такие злые - отворотится хочется...
- Вот и знакомец наш с нею. . . Никак соскучился в лесу-то по хоромам своим, а, Иван? - потряс Змей головой, да вдруг взревел - Так зачем пожаловали?
- Вот - отвечает Ленти и браслетик свой протягивает, а горло - то у нее перехватило, руки чуть слушаются, стоит в лице - ни кровиночки.
Поморщился Змей Горыныч на браслетик:
- Так значит... Недобрые гости у нас, Змеевич! Хитрое у тебя украшение, девица, да и ты не плоха! Забирай-ко, сынок, ее в горницу свою, а с Иваном я сам посчитаюсь.
Ахнула Ленти, браслетик свой выронила, а Змеевич к ней бросился. Да не тут-то было! Кинулся между ними царевич Иван, вцепился волчьей хваткой в горло, кубарем покатились они по горнице, Горыныч всей тушей заворочался, всеми тремя головами прямо в лицо Ленти сунулся:
- Вот вы как! Ну, пусть он, коли сможет - поможет тебе! Взгляни-ко сюда, подними - ко глаза!
Выхватила тут принцесса из рукава малый зеленый листочек, папоротников огонечек! Вот, значит, чего она в лесу доискалась, с чем к Змею пошла:" - Гляди сам, коли не боишься!"- да и посмотрела Горынычу прямо в желтые его глазищи. Скукожился Змей, завертелся на месте, стукнулся всей своей грудой оземь - и в дыму на половице одна черная гадюка вместо Горыныча оказалась. Только Ленти, как стояла с огоньком - цветком в руках, так и осталась стоять. Тут и Иван к ней подбежал:
- Жива ли ты, королевишна? Убил я Змеича поганого!
А Ленти вниз руки протягивает, будто волка погладить хочет...
- Что ты, что ты, девица! Неужто не видишь, что я человеком перед тобой стою, - вскрикнул Иван, - Отпала от меня шкура волчья постылая. Да только ничего уже Ленти не видела, ослепла она, взглянув Горынычу в глаза!
Так и женился Иван-царевич на своей слепой принцессе. Весь город на свадьбе гулял, Баба Яга по одну руку от невесты сидела, по другую - жених молодой.
Долго старая бабка колдовала, иноземные знахари в город наезжали, но никто Ленти не помог, не увидели больше ее глаза светлого солнышка.
Прожили молодые ни много. ни мало три годочка. Родился у них сынок, статью в отца, лицом в мать.
Только опять случилась беда, пришла, откуда не ждали. Затосковала царевна по цветам, да по лугам, по лесу оставленному. Раз упросила нянек доглядеть за сыночком, да за нею не ходить. Ушла в лес, бродила по знакомым тропинкам. Ноги сами дорогу находили, руки сами ветки отводили. Только не убереглась. Выползла на тропинку черная гадюка, обвилась вокруг ног:
- Постой, царевна-королевна! Должок свой верни, аль забыла меня? Не по силам своим ты со мною тягаться вздумала!"-И ужалила змея царевну. Только вздохнула Ленти, глаза закрыла и опустилась на траву бездыханная. Оставила Ивана безутешным, сыночка сиротой.
Случайный дальний гость привез эту историю в Город Семи Башен, рассказывали ее, бывало, в Лесном квартале. Говорили, что в той стороне дождик при летнем солнце и теперь называют "слепым" или "царевнины слезы", будто бы это царевна Ленти плачет. Ненастье такое быстролетно и приносит будто бы счастье да удачу.
- Вот так сказка Тулбукунчик! - воскликнул Сан Тун. И что же, этого Змея, значит, никак не победить?
- Я историк, а значит, только рассказываю истории. А кто берется их всем объяснять - пустой болтун! - сердито отвечал Тулбукун, - Сам, сам думай, милый королевич!
- Ладно - вдруг охотно согласился мальчик, - лучше я сам. А ты расскажешь дальше, про сына Ленти, что с ним сталось?
- Как не рассказать, все скажу, что знаю. Но завтра, завтра, королевич!
И опять сумерки опустились на королевский сад и наступила пора слушать и рассказывать новую историю.
Сын принцессы Ленти вырос отцовским любимцем. Не пожалел царь-отец никаких игрушек и забав, никакого взрослого дела - и в военные походы с собой брал, и у трона саживал важных бояр слушать. Отец на охоту- и маленький Феодор с ним, на пиру- по левую руку сидит, куда царь туда и царевич. К 16 годам превратился мальчик в воина, под стать бывалым Ивановым дружинникам. Одно только чудачество, дружиннику как будто и не к лицу, а было у юного царевича: петь он любил. Не как всякий человек поет, и птица всякая петь умеет, а как среди птиц- соловей, так и Феодор среди людей. Загрустит он, запечалится - и сам не знает почему - какие у отроков печали-горести? А послушав его, не одни красные девицы наплачутся, а и седые дружинники вздыхают. И вправду, будто не горлом пел царевич, а самим сердцем: глаза прикроет, и весь мир ему не в радость, только песня его. Вытянется в струнку, дотянется голосом до верхнего звука и замрет, будто как песня закончится - так и ему бездыханным пасть!