Стелла Даффи
СКАЗКИ ДЛЯ ПАРОЧЕК
Джеймсу, самому сердечному из всех прекрасных принцев.
Благодарности:
Ивонне Бейкер за поддержку по телефону; Шелли Сайлас за веру в волшебство; Кароль Уэлш, как необыкновенно симпатичному редактору; и Паз, отлично поработавшей прототипом.
1
В некотором царстве, в некотором государстве, далеком и в то же время удивительно близком, живет-поживает воистину счастливый народ и правят им по справедливости и в радости король и королева. Король славится добрым нравом, королева — отменной рассудительностью. Они любят и любимы, и рождается у них дочь — длинноногая, стройная, с сияющим взором, совершенная во всех смыслах.
На церемонию Именин ненаглядной новорожденной приглашаются достойнейшие мужи и жены, великие и благородные, изысканные и прекрасные, мудрые и неистовые. На таких празднествах гости стараются угодить подарками, стараются от всей души, ибо, как известно, одарить принцессу — все равно что получить высочайшее благословение. Прелестной крошке подносят несказанную красоту, неотразимое обаяние, редкую обворожительность, завидную мудрость, пылкость и отвагу. Растет девочка, и вместе с ней крепнут ее дарования, расцветают таланты, и потихоньку-полегоньку под щедрым солнышком и редкими свирепыми ливнями принцесса превращается в признанную красавицу, непревзойденного знатока мудреных наук и сказочную умницу-разумницу.
Но вот однажды принцесса покидает ту страну, что очень далека и очень близка, прибывает в наши края и поселяется среди нас.
И я вижу вас насквозь.
Принцесса не может удержаться от смеха. Ведь в родном королевстве она могла быть только принцессой — непростительное расточительство талантов и сокровищ, коими она обладает. Здесь же она станет королевой.
Принцесса совершенна во всех отношениях, во всех смыслах, со всех точек зрения… если не считать одного позабытого в суматохе дара. И красота, и обаяние, и вкус, и мудрость — все есть у королевской дочери, нет лишь сострадания. Фея Сострадания застряла в метро и на торжества по случаю Именин не попала, пропала в подземелье вместе с подарком. Но о ней никто и не вспомнил. Чары Феи Красоты были столь неотразимы, смех Феи Комедии столь заразителен, а интеллект Феи Ума столь отточен, что отсутствия Феи Сострадания даже не заметили. А она, всеми забытая, сидела в грязной пещере метро, красная от духоты и злости.
С тех пор и повелось, что для королевской дочери вечная любовь сродни скабрезному мифу, кроткая нежность — гниющему персику, а поцелуй — пустой причуде. Родители для нее обуза, мать — досадное препятствие на пути к трону. Ну да ничего, со временем она осилит этот путь, возьмет свое. Пока же… Она красива, остроумна, мила, привлекательна, а ее жестокость упрятана в искуснейшей выделки футляр, сработанный из прекрасных глаз, носа, рта, волос, рук, ног, груди, ступней, торса и промежности. И принцесса понимает нас, и мы любим ее, и только Фее Сострадания снятся тревожные сны.
2
Я живу в башне из слоновой кости. Темной слоновой кости. Выдранной из морды истекавшего кровью слона. Бивень отмыли, отскоблили, отшлифовали и превратили в произведение искусства, но запекшаяся кровь по-прежнему просвечивает сквозь молочную гладь. Я живу в Ноттинг Хилле. Дом мой — замок. Старинное словцо придает стройности многоголосью многоквартирного блока, сложенного из холодного бетона, — типичного образца архитектуры тридцатилетней давности. В этом монолите зияют священные пещерки страсти — шестьдесят домашних очагов втиснуты в постройку семидесятых. Моему очагу, безусловно, равных нет. Я убрала его в райские голубые и зеленые цвета; легкие облака, что заглядывают в мои балконные двери, искренне убеждены, будто видят небо, целующее море. Стены снисходят к гладкому деревянному полу; плинтуса кокетничают со сверкающим паркетом, выточенным из лакированной древесины. Огромный лес был загублен, дабы украсить пол, по которому я ступаю. И я ценю эту жертву.
Порой, в минуты одиночества, я подношу свою точеную ступню к пухлым губам, изогнутым наподобие лука, закрываю огромные прекрасные глаза и целую себя. Поцелуи жемчужным семенем ложатся на матовую щиколотку. Бледно-розовым язычком я провожу вдоль подъема ступни, наслаждаясь вкусом сладкой кожи и соленого пота, покусываю мягкие, как у младенца, круглые косточки, смыкаю губы над пальчиками изумительной формы. Порою я сама дивлюсь моей красоте и, чтобы вкусить ее в полной мере, пробую себя на язык. Я очень хороша на вкус. Моя плоть — манна небесная, и яблоко райское, и сверх того.
Ноттинг Хилл вовсе не дыра, хотя, возможно, лет через сорок я изменю свое мнение. Я выбрала Ноттинг Хилл из-за его обитателей. Их здесь изобилие. А потому выбор широк, ассортимент бесконечен. Обыватели, туристы, уличные торговцы и уличные девы, производители и потребители. Последних великое и пестрое множество: ленивые хипповатые покупатели субботнего полудня, заспанные пожиратели позднего воскресного завтрака, строгие хозяева и хозяюшки, лощеные господа и дамы. Шеи выворачиваются, когда я иду по улице. Я ступаю в ореоле собственного сияния, я — страсть, освещающая мое бытие; и людей влечет мой огонь, они летят на него, чтобы согреться. Лодыжки подворачиваются на ровных тротуарах, когда я прохожу мимо в кажущемся безразличии. Но внезапно я замечаю их — избранников, отрешенно сцепивших руки в жарком ореоле любви и похоти.
С высоты моего горнего гнезда я углядела пару. Облака услужливо рассеиваются, проясняя видимость, и мой острый взор впивается в любовников. Я пристально слежу за ними, за каждым неуклюжим телодвижением — от смачного мясистого поцелуя при встрече и до постели. Я проникаю в их планы, в их маленькие хитрости: мой дом плюс твой дом равно нашему дому; мое имя помножим на твое имя, получим наше имя — что может быть проще! Свадьба, фата, кружевные шелка, надрывное дыхание. И на всем белом свете изо дня в день одно и то же — старая-престарая, набившая оскомину история. Я люблю, я хочу, я добьюсь. Я — половинка, с тобой — целое. Я — ничто, с тобой — все. Без тебя меня нет. С тобой я есть.
Терпеть не могу эти гнусные пары. Ненавижу их самодовольство, нежности, их любовные прозвища-игрища, чары; ненавижу их девиз «мы — одно целое». Презираю их угодливость, уступчивость, добровольный отказ от греха, удовольствий и наслаждения; презираю их беспросветную ложь и чахлую правду. Меня тошнит, когда я слышу: «он понимает меня, как никто» или «я не мог бы ей солгать». Меня трясет от их вульгарности: «одному хорошо, а вдвоем лучше».
Мне лучше одной. Всегда.
Но дело в том, что мне недостаточно быть свободной. Презирая пары, я желаю им вкусить от моей свободы, незапятнанной предательством. Я урожденная освободительница. Вот я и выпускаю парочки на волю. Спасаю от самих себя. Открываю золотые клетки, разбиваю цепи, сжигаю наручники из тисненой бумаги, зубами прокусываю обручальные кольца там, где сквозь позолоту пробивается дешевая медь.
Я самая соблазнительная женщина на свете, благосклонно и милостиво я дарую свое внимание всем. По капле роняю медовые соблазны на любого, кто случается на моем пути, кто случайно спутается со мной. Но лишь по капле. Потому что берегу себя. Обязана беречь себя, свои чары, обязана хранить их свежими и терпкими, чистыми и незамутненными. Ведь не стану же я только тем и заниматься всю жизнь, что сводить с ума. Я порезвлюсь под щедрым ливнем любви, но притворяться, будто мне больше делать нечего не намерена. Как бы не так! Я обременена знанием, меня гнетет ответственность. Каждый, кто прикасается ко мне, отнимает частичку моей любви, но даже мой колодец страсти не бездонен, а источник щедрости не неиссякаем. Дары мои дорогого стоят. Я не осыпаю ими каждого встречного без разбора. Уж в назойливости меня не упрекнуть. Но выбираю исключительно пары. Потому что ненавижу их. Пары, что спариваются, лижутся, сюсюкают: «люблю тебя, люби меня, родим ребеночка, заживем своим домом» — такого типа пары.
В два часа пополудни из окна, выходящего на северо-северо-запад, я замечаю их. Он и она. Держатся за руки, электрические разряды проскакивают меж их ладонями. Как раз то, что надо. Им конец. А я молодец.