— Не знаю.
— Этот малявка пытался стащить сладкую булочку. Вот ты хоть раз в жизни сладости ела?
— Нет.
Вообще-то я соврала, в монастыре нам всем один раз раздали вкусные сладкие булочки, празднуя день нашего приезда. И это очень приятное воспоминание. Но не рассказывать же его этому человеку.
— Вот то-то же. А я уже попробовал. И у меня есть ещё одна. И я тебе ее отдам, если окажешь мне небольшую услугу.
— Отдайте мне игрушку, и я что угодно сделаю, — тогда ещё я по-детски наивно не понимала, чего он может от меня хотеть.
— Игру-у-ушку тебе, — ехидно протянул он и отложил перо, повернулся на табурете в мою сторону. — Ладно, игрушка так игрушка.
Он встал, подошёл к решетке, заставив меня испуганно отступить, и приспустил штаны, показав мне свое эрегированное достоинство:
— Видала какой большой, — он снова усмехнулся и взялся за него, провел рукой. — Сейчас ты откроешь свой ротик и поучишься с ним управляться. И если будешь хорошей девочкой и поиграешь с моим большим другом, я верну тебе твою игрушку.
Я с отвращением смотрела на него, не приближаясь к прутьям, и растерянно молчала. Он воспринял это молчание по-своему:
— Тебя все равно завтра казнят, ты же понимаешь это? Наши законы суровы, и набивать тюрьмы отребьем вроде тебя, чтобы потом забесплатно кормить, никто не станет. Но ты, по крайней мере, можешь сделать хоть что-то хорошее в своей жизни и доставить мне удовольствие, — он неторопливо водил по нему рукой. — Ну, давай, опускайся на пол, открывай ротик, и поиграй с ним.
У меня было только одно желание. Двинуть ему в рыло. И оторвать член. Ладно, два желания.
И в этот момент в это темное затхлое помещение вошёл ещё один стражник, но этот был одет иначе, представительнее, и выглядел лет на сорок пять со своими стремительно седеющими волосами и бородой.
— Выродок ты, Норен. Ты чего творишь?!
Увидев происходящее, вошедший мужчина разъярился не на шутку. Он в пару быстрых шагов подошёл к своему подчинённому, пока тот быстро натягивал штаны обратно, и вцепился ему в шкирку:
— Ты что же удумал мне тут, — он с силой отпихнул его к стенке рядом с моей камерой, — заключённых трахать и убивать?! Давно про тебя, свинорыла, слухи ходили, да я, дурак, все не верил. Ты, твою мать растудыть, страж закона! И что же творишь, сучье ты вымя?!
— Да я что, сэр, — тот остался стоять у стены, немного ссутулившись. — Я так. Они ж все равно висельники тут все!
Седовласый, но все ещё крепкий мужчина с размаху двинул ему в нос и, судя по ответному вскрику, сломал его:
— Поговори мне тут ещё, висельники, видите ли! Давай, взял тряпку, к носу приложил и скулить перестал! Сегодня в ночь в дозор пойдешь, круги здесь вокруг тюрьмы нарезать. И не дай бог узнаю, что ты где-то спать завалился — одним носом не отделаешься, понял меня?! Ну, что стоишь, давай, пошел! Тряпка — и в дозор.
— Да, сэр, да, — залепетал тот, держась за нос, и выскочил из помещения.
Мужчина тем временем подошёл к камере мальчишки и посмотрел туда сквозь прутья, недовольно потер бороду, пробормотав себе под нос:
— Ах ты ж вымя сучье, чего наделал, — затем посмотрел на меня и подошёл к моей решетке. — А ты как, малая? Тебя били?
— Нет, — я отрицательно помотала головой.
Он оглядел меня с головы до ног и, не найдя побоев, кивнул и отошел, устало сел на табурет перед столом, потирая заболевшие от удара костяшки пальцев:
— Видала, какие выродки встречаются? Ты ж ему в дочки годишься, а поди ж ты, позарился на молодку.
— Сэр, это правда, что меня казнят завтра?
Он взглянул на меня, но быстро отвел глаза:
— Ну, может ещё и не завтра, — и с этими словами отвернулся к столу и посмотрел на недописанный отчет. — Эх, всего лишь воровство. И попалась.
— Сэр, могу я попросить свою игрушку? Мне ничего больше не нужно. Пожалуйста.
— Игрушку? — он взглянул на меня, а затем окинул взглядом стол, ища то, что по его мнению могло бы быть игрушкой девочки моего возраста. — Какую?
— Вон тот шарик, — я потерла грязную щеку, второй рукой указывая на головоломку.
Мужчина взял шарик в руки, задумчиво рассмотрел, а потом подошёл к прутьям решетки и протянул его мне, с сожалением сказав:
— Моя дочка в твоём возрасте куколок из сена обожала. Жаль, не дожила до сегодняшнего дня.
Я выхватила шарик, словно он хотел забрать его назад, и быстро отступила в дальнюю от решетки часть стены. Я оперлась на стену и уселась на пол, занявшись перещелкиванием элементов головоломки, а он продолжил, глядя на меня:
— Ты бы лучше поспала и ни о чем не думала.
Ответа он не дождался, я оказалась всецело поглощена своим единственным развлечением. Мужчина ещё некоторое время поглазел на мое занятие, а затем отошел обратно к столу, сел перебирать бумаги, что там скопились.
— Жаль вас, детишек, — негромко проговорил он, склоняясь над бумагами, — вы ведь просто есть хотите. Но кто ж донесет это до Аргента. Говорят, даже его мистра пыталась, но он против менять свои законы. А ведь она с ним уже больше сотни лет, скоро на покой пойдет, но нет, не послушал он ее.
На своей территории каждый бог устанавливал свои законы сам. Конечно, я слушала мужчину, но ни на секунду не отрывалась от головоломки. Хотелось успеть напоследок, собрать ее прежде, чем меня казнят.
Мой друг приходил ко мне только во снах, но я мечтала увидеть его наяву хотя бы раз. Во снах мы мало общались, а может я просто не помню. Но помню, что рядом с ним мне было хорошо. Никого не было ближе него. Во снах он мог обнимать меня, мог касаться, как и я его, но после пробуждения я всегда забывала, что было во сне, забывала, как он выглядит, что делал, оставалось лишь смутное ощущение. Но даже этих крох хватало, чтобы я хотела возвращаться к нему снова и снова. И когда я занималась его головоломкой, мне казалось, что он рядом, смотрит, поддерживает, советует. Конечно, это все иллюзия, но какая приятная!
Мужчина замолчал, занимаясь своей работой, я тоже молчала, тихо пощелкивая механизмами шарика. Время шло и уже давно перевалило за полночь. Устав, я на пару минут оставила свое занятие и оперлась затылком на холодную каменную стену. Сидеть приходилось на полу, ибо сено в углу совершенно не вызывало доверия обилием грязи.
— Как вас зовут? — подала я голос.
— Альберт Доувен, деточка. А тебя? — обрадовавшись, что я наконец пошла на контакт, он оторвался от написания какой-то бумаги и посмотрел на меня.
— Льера. Можно воды?
— Конечно можно.
Он налил воды из графина в свою кружку и принес мне, протянул сквозь прутья решетки. А я опустила взгляд на головоломку и, прежде чем подняться за водой, щёлкнула ещё раз, в очередной раз сдвигая по кольцу и меняя узор. И внезапно шарик завибрировал у меня в руках так сильно, что пришлось его отпустить. Я испуганно вжалась в стену, и даже мужчина отступил, изумлённо глядя на происходящее. Шарик завис в воздухе передо мной, и все его грани раздвинулись и разъехались, а затем разлетелись на зависшие в воздухе отдельные части так, что между ними оказалось пустое пространство, но при этом они все ещё держались правильными сторонам друг к другу. А в моей голове раздался знакомый по снам, но более глубокий голос с еле заметным эхом:
— Собрала! Ты собрала ее, Льер-ра! Ты освободила меня! Наконец-то! — и голос торжествующе захохотал.
И несмотря на то, что смех был лишь в моей голове, воздух вокруг наполнился вибрацией и темные извивающиеся тени появились вокруг меня.
— Ты что ж натворила, мелкая?! К оружию! Все вниз! — последние слова он буквально гаркнул.
Все происходило быстро, я была просто в шоке и не успевала реагировать. Лишь закрыла уши руками и зажмурилась, сжавшись у стены. Голос в моей голове продолжал: