Пусть без меня живет теперь старинный Нотр-Дам,
И пусть не мне принадлежат сердца прекрасных дам,
В стихи я больше не солью французские слова,
С тобой, страна, прощаюсь я – твой верный Франсуа!
Но прежде чем уйти туда, в потусторонний мир,
Я вот о чем бы вас, судья, с надеждой попросил –
Когда до смерти мне всего останется три дня,
Прошу собрать моих друзей, дать лучшего вина.
Чтоб было весело у нас, чтоб я напиться смог –
Справлять поминки без меня, какой мне, право, толк?
Я буду им стихи читать, я буду песни петь,
Чтоб со спокойною душой я смог бы умереть.
Но лишь наступит новый день – я смею вас просить,
Чтоб вы позволили бы мне кого ни будь любить,
Вы только крикните, что я ищу себе жену –
Из всех желающих меня, я лучшую возьму.
Чтоб поскорей кончался день, и проходила ночь,
Ну почему бы вам и тут бедняге не помочь?
Ее я нежно обниму, прижму к своей груди…
Мы будем счастливы, судья, зови же их, зови!
Но как останется лишь день до встречи с палачом,
До той минуты как меня повалят под мечем,
Прошу: бумагу дай, перо и не жалей чернил,
Чтоб написал я вам стихи о том, как жизнь прожил.
О, я клянусь, таких стихов не видывал Париж!
Так от чего же ты, судья, заранее дрожишь?
Не бойся, там я напишу про крыс и про свиней,
И про осла, что возомнил себя царем зверей.
Тогда с улыбкою взойдет на страшный эшафот
Поэт, насмешник, весельчак, проныра, плут и мот.
Пусть я уйду во мрак ночи, где царствует лишь сон,
Но знай, Париж, с тобой всегда твой Франсуа Вийон!
2.
Когда вели его на плаху,
Он все кривлялся и шутил,
Палач за грязную рубаху
Его по улице тащил.
Судил его епископ строгий,
А он, поэт и зубоскал,
Давно немытый и убогий,
Ему стихи свои читал.
Он корчил рожи и смеялся,
Когда гласили приговор,
Так зло клеймил, так издевался
Над судьями церковный вор!
И парижане хохотали
От нескончаемых острот,
Попы взбешенные кричали –
Заткните негодяю рот!
…Его казнили рано утром,
Выбив землю из-под ног,
И раскинулось под трупом
Перекрестие дорог.
Черный ворон кропотливо
Клювом тело ковырял,
Одиноко и тоскливо
Ветер мертвого качал.
Отрыдав по убиенном,
И простив за все грехи,
По Земле, слепой и бренной,
Разошлись его стихи.
И сменяла зной прохлада,
Мокло тело под дождем…
Распахнув ворота Ада,
Сгинул Франсуа Вийон.
Много лет еще горели
На кострах еретики,
Но веками не старели
Неподкупные стихи.
И прозрачными крылами,
Над Землей, рванувшись вверх,
Вперемежку со стихами,
Стал его бессмертным смех!
***********************************************
Жанна д ` Арк
А надо бы в Париж хоть на денек…
Там, от Парижа сколько до Руана?
Не сумасшедший – мне б всего глоток
Из Сены, чтоб сказать ей: Здравствуй, Жанна…
В горсти осадок - взбаламучен ил?
Вода ведь пепел не хранит веками.
А был бы я рекою – сохранил
Твой голос эхом между берегами…
А был бы… повернул теченье вспять,
Границы времени сбивая и смывая,
И может быть, вернулся бы опять
Рекой туда, где ты еще живая.
Там рукоять меча легла в ладонь,
Обняли латы стройную фигуру…
Там, за спиной, шептал стреле огонь:
Не тронь ее – оставь мне эту дуру!
А девочка, с молитвой на устах,
Уже гнала врагов от Орлеана.
И как ее носили на руках!
И как восторженно кричали имя Жанна!
Я бы смотрел – не здесь и не сейчас,
Волною Сены прошлое листая,
Заплакал Бог, роняя дождь из глаз,
Когда кричали: Да она святая!
Святым угодникам нет места на земле,
Бог это знал, и я, конечно, тоже –
Не сталью в битве, шеей не в петле –
Смерть для святых, она страшней и строже.
Слеталось черной тучей воронье,
И кто-то первый сплюнул яд безумья –
Теперь толпа испуганно в ее
Лицо, как камень, бросила – Колдунья!
Тянулись к горлу лапами измен,
Вцепившись в крылья грязными ногтями,
И предал, и не спас ее Компьен,
Задрав мосты звенящими цепями…
И ничего уже не избежать –
Палач рубаху пропитает серой.
Как страшно в девятнадцать умирать,
Хоть Жанной дАрк, хоть Орлеанской девой…
И рябью Сена вздыбится от слез,
От крика, как от первого ожога,
Сценарий казни пишется всерьез
Для всех святых – от Ангела до Бога!
Мне тоже ничего не изменить –
Дождаться, когда в воду сбросят пепел,
Спасти его тепло и сохранить
На памяти, как легок он и светел.
И жаль, что в пламя не ворваться королем –
Любимая, не бойся! Мы вдвоем…
************************************************
Летний ливень
Летний ливень, звенящая дрожь –
Белостенное водопаденье…
Ты стоишь, и вдыхаешь, и пьешь
Этот дождь своего вдохновенья.
Воздух слеп… Воздух в ливень одет,
Он как дробная, влажная нота –
Бьется в ткань золотых эполет,
И темнеет на них позолота…
И бледнеет обрызганность щек,
И курносость задиристо вздета…
А в пятнадцати метрах щелчок –
Палец взводит курок пистолета…
Вечер пальцами тронет виски,
По губам проведет, по улыбке…
Как же больно душе от тоски,
Как тревожно, промокшей до нитки.
Да стреляй же, в конце-то концов!
Так нелепо, наверное, это –
Погибать из-за нескольких слов,
Потерявшихся в памяти где-то…
А ведь он, в самом деле, взбешен –
Голубые глаза на пределе…
И влюблен - значит, ты не прощен…
Значит, выстрелит, в самом деле…
Надо первым… как холоден ствол –
Тело сковано, ливнем зажато…
Замирает… и снова пошел,
Целясь выше – по створу заката.
Выстрел выплюнул пулю в дожди –
Есть секунда забыть и обняться…
Что ты делаешь – подожди!
Будет повод серьезней стреляться!
В безоружного… в эти стихи?
Хладнокровно, вальяжно и “смело” –
И не дрогнула подлость руки…
И отбросило выстрелом тело…
…А ты знаешь, придется нести
Память - крест затяжными дождями.
В ливень Лермонтову: Прости!,
Помертвевшими вмиг губами.
************************************************
К портрету Камиллы Ивашовой (Le Dantue).
Все, казалось, забыто,
все, казалось, прошло,
И испито любви
нашей горькой вино,
Пожелтелые письма
как ворох улик,
Уничтожил огня
беспощадный язык,
И любовь, словно тайну,
сокрыли сердца,
Там, где раньше горел
огонек – темнота,
Там, где прежде душа
вырывалась на свет,
Ни тепла, ни огня –