Юлия Стрельникова
Сказки должны кончаться свадьбой
Часть 1
Дорога
Глава 1
Сказки должны кончаться свадьбой и словами про долгую, счастливую совместную жизнь.
Моя сказка закончилась раньше, в тот день, когда дядя неожиданно объявил, что вечером состоится мое обручение, а в конце месяца - свадьба. Это не я, а кукла с фарфоровым сердцем, бесцеремонно занявшая мое тело, вежливо благодарила дядюшку за заботу, почтительно кланялась и целовала пренебрежительно протянутую руку, унизанную перстнями, а потом спокойно вернулась к своим ежедневным обязанностям, как того требовали приличия.
Меня не удивило, что никто не поинтересовался моим мнением. Странно, что вообще поставили в известность утром, а не за полчаса до означенного события. Дядя щедро выделил целый день на то, чтобы я ‘пришла в себя’ от негаданно свалившегося счастья. Не из милосердия, как можно было подумать, нет, лишь для того чтобы я не опозорила его какой-нибудь неуместной выходкой или растерянностью. К вопросам приличий мои родственники относились очень болезненно.
Замуж я не хотела. Но роль приживалки, которую я неуклонно исполняла до сегодняшнего дня, не позволяла бунта или открытого протеста против дядиной воли. Она вообще не предполагала ничего, кроме бесконечного желания угодить всем родственникам и постоянного чувства благодарности за их ‘заботу о сиротке’. Вот только в моем характере, сколько бы я ни ломала себя, так и не появилось ни капли угодливости, и кроме того, я честно отрабатывала съеденный хлеб. Обычно мои ежедневные обязанности выматывали настолько, что сил едва хватало доползти до кровати. Словно многоликий демон, я совмещала в своем лице обязанности горничной, компаньонки, помощницы экономки и девочки на побегушках. И не получала за это ни единого гроша, в отличие от той же наемной прислуги. Как ни крути, но, по-моему, это достаточное проявление благодарности с моей стороны за все годы, прожитые в этом доме. Заставить согнуться себя еще больше, я просто не могла.
Но как бы я не оттягивала время, как бы не пыталась погрузиться в работу, день все же закончился. Помолвкой.
Почти все время церемонии я отсутствовала. В моем теле все так же властвовала незнакомка. Это ее, не мои губы отвечали на вопросы, ее, не мои руки принимали традиционные бусы в дар от жениха, ее спина сгибалась в земном поклоне перед дядюшкой и тетушкой, ее, до отвращения спокойное лицо, улыбалось всем за столом. Мне же было все равно. Потому что мертвым не бывает больно. Пусть никто и не понял, но в этот день у всех на глазах в очередной раз умирала моя прежняя жизнь.
Дядю, не смотря на то, что он не любил, а иногда, наверное, и ненавидел меня, я ни в чем не винила - в течение долгих лет он давал мне приют, и пытался обустроить мое будущее, так как понимал.
В самом деле, кто в здравом уме польстится на бесприданницу, не блещущую ни красотой, ни умом, ни легким нравом, ни какими-либо еще талантами, не имеющую титула или сколько-нибудь влиятельных родителей?
Предстоящая жизнь виделась так ясно, как будто уже состоялась. Нелюбимый и нелюбящий муж, годящийся по возрасту в отцы, вдовец с тремя детьми. Ему нужна не жена - а пожизненная служанка, ломовая лошадь, не говорящая и слова поперек. Через десять лет я буду старухой, с серым от усталости лицом, и дряблым от частых родов телом. Через двадцать у меня выпадет половина зубов и согнется спина. Я утону в рутине и серости, и никогда не избавлюсь от молчаливого напоминания о том, как облагодетельствовали меня этим браком.
Выхода не виделось. В доме, где твое мнение никого не интересует, нет смысла высказывать его. В стране, где незамужняя женщина сама не может владеть имуществом, не может решать свою судьбу и всецело зависит от родственников, мне некуда бежать. Даже если бы у меня были деньги или друзья, у которых можно остановиться, а таковых не было. Эта страна так и осталась для меня чужой.
Быть может, в тот вечер я с особой ясностью поняла свою мать, дочь благородных родителей, наплевавшую на общественное мнение и гнев семьи и вышедшую замуж за молодого учителя, который увез ее в далекую южную Аризену. Она не прогадала. Любовь оказалась крепче жизненных неурядиц, трудностей, молчаливого презрения родственников. До восьми лет я жила окруженная счастьем. Пока однажды его не поглотила ужасная бездна горя.
Старший мамин брат, взял меня в свой дом потому, что считал своим долгом дать крышу над головой осиротевшей племяннице, пусть даже и родившейся в результате такой недостойной связи. Уже потом я поняла, что если бы позволили те самые, проклинаемые мною, приличия, дядя даже не вспомнил бы обо мне. Но хотя при взгляде в мою сторону у него морщилось лицо, как от кислых ягод, и за глаза нередко называл меня ‘насмешкой судьбы’, я была привезена из Аризены в холодную и мрачную Барию.
Именно таким образом я в двенадцать лет впервые переступила этот порог. И первое время искренне пыталась пересилить себя, внушив себе теплые чувства к этому человеку. Только спустя несколько лет, убирая у дяди в кабинете, я случайно задела локтем шкатулку с бумагами, и собирая разлетевшиеся листки по всему полу, наткнулась на доказательства того, что ‘родственный долг’ дяди был щедро оплачен сохранившейся частью наследства моих родителей. И я оставила бесполезные попытки внушить себе симпатию к дяде, ограничившись внешними проявлениями. Это, как оказалось, устраивало всех.
Но ни прошлое, ни безнадежное будущее не вызвало слез. Плакать я тоже разучилась довольно давно. Тетушка считает, что такая черствость - неоспоримый признак плебейского происхождения.
Будь на моем месте героиня какой-нибудь старинной баллады, после нежеланной помолвки она бы металась всю ночь из угла в угол, заламывая руки и время от времени проливая горькие слезы, прося о заступничестве всевозможных богов. А к утру бы слегла от жара, при этом не растеряв ни капельки своей красоты. В самый последний момент объявился бы некий благородный юноша и спас девушку от жестокой судьбы. И они вместе уехали бы в закат.
Но и в счастливые концы я тоже не верила. А моя комната - без балкона, на котором можно слушать серенады, шести шагов в длину и пяти в ширину, обладала исключительно скрипучими половицами, располагая лишь к тому, чтобы рухнуть в кровать. Совсем не романтично.
Я была слишком вымотана, чтобы бегать по комнате, стараясь не наступать на скрипучие доски, на благородных влюбленных рассчитывать не приходилось, мысли постепенно становились все медленней и, в конце концов, глаза закрылись. А на рассвете, вместо того чтобы лежать в кровати умирающим лебедем, я вполне буднично встала, оделась и отправилась на кухню, проследить за приготовлением завтрака для многочисленных обитателей дома.
Но, несмотря на внешнюю обыденность происходящего, в душе появилась твердая уверенность, что никто не имеет права принимать решения за меня и ничто на свете не заставит меня выйти замуж через две недели.
Глава 2
Беда часто прячется под маской счастья, а радость нередко скрывается под личиной горя. Вот и ко мне избавление от нежеланной доли пришло в тот день, когда кузина вытянула несчастливый жребий. Случилось это удивительное событие всего через три дня после моей неожиданной помолвки.
Кузине, как и еще двум десяткам ‘счастливиц’ предстояло, в согласии с договором, отправиться на север, в недружелюбные объятья холодных ветров, на границу Запретного края.
Почти тридцать лет назад хмурые Серые Воины спасли Барию от нашествия чудовищ, порождений черной волшбы, наступающих из северных льдов, где говорят, по полгода царит ночь. А теперь девушкам предстояло стать частью оплаты за спасение.
Никто не знает, откуда они пришли, и какая трагедия заставила целый народ искать себе место под солнцем, известно только, что появились Серые внезапно, сплоченной, хорошо вооруженной армией, за которой следовал обоз с детьми и женщинами, предложив свою помощь Барии и двум сопредельным государствам, находящимся на грани отчаяния перед угрозой, от которой не было защиты.