Не бесплатно. Но в тот момент правители готовы были отдать хоть бы и луну с неба любому, кто сможет отогнать чудовищ, оставляющих после себя только смерть и пепел, от границ. Серые же Воины просили совсем немного - землю, где можно поселиться, право спокойно торговать и жен. Двадцать одну молодую женщину, здоровую и способную рожать, благородных кровей каждый год. Среди самих Серых женщин и детей было слишком мало. Причин они не объясняли.
Разве семь девушек, пусть даже и благородных, в год для государства это плата? А в качестве земель для поселения отдали все, что лежит севернее реки Брины. Пустошь и лес, до самых скалистых отрогов, до Запретного края. Пусть самим своим существованием Серые Воины стерегут границы. Все равно прибыли от тех земель никакой - одно беспокойство. А там, глядишь, породнятся с нами, смешаются в один народ, думали правители…
Серые Воины отогнали орду обратно за горы, заняли предложенную землю и с тех пор надежно берегли границу. Вот уже тридцать лет ни одной черной твари не видели люди. А Серые удивительно быстро отстроили замки и форты, наладили торговлю, иногда за большие деньги их нанимали телохранителями сильные мира сего. И не было никого надежнее и вернее Серых Воинов. Они не предавали и не били в спину, в любых обстоятельствах держали слово. Но, в то же время, и родниться не спешили, держались друг друга, старались лишний раз не покидать свои холодные и опасные земли.
Их не любили и боялись, терпели, как необходимую защиту, как спасение, хотя толком про них ничего не знали. Даже ‘Серые’ - это всего лишь прозвище, за одинаковый цвет кольчуг и оружия. Они просто не возражали против такого названия до тех пор, пока оно не стало почти официальным. За силу и обособленность, правильность и непонятность, рядом с которыми отчетливо становятся видны собственные слабости и грешки, их считали колдунами и оборотнями, продавшими свои души. В страшных сказках, которые так часто рассказывают дети, они по ночам превращались в зверей, рыскающих в поисках кровавой добычи.
Раз в год, поздней осенью, когда на Брине устанавливался крепкий лед, Серые Воины пересекали границу своих земель и приходили в столицу Барии, куда съезжались все выбранные девушки из трех стран, и забирали свою дань. Тогда же решались все политические и торговые вопросы.
Иногда они привозили письма от увезенных ранее, но там не было ничего кроме общих фраз, приветов и заверений в благополучии. Обратно ни одна из девушек не вернулась. Не приезжали и родившиеся от этих браков дети.
А неизвестность всегда страшит гораздо более ведомого и понятного зла.
Отбор невест производился по жребию, среди всех благородных незамужних девушек, за месяц до приезда Серых.
Я в силу происхождения участия в нем не принимала, и, откровенно говоря, почти никогда о нем не думала.
Просто в один определенный день в году мои кузины уходили из дому на рассвете, одетые в свои лучшие платья. И все время до их возвращения мне приходилось прилагать титанические усилия для того, чтобы не дать тетушке сорваться в истерику. В этот день никто в городе не наносил визитов и не устраивал никаких приемов. На следующее же утро жизнь возвращалась в колею, и, по молчаливому соглашению, до следующего года никто не вспоминал об этом дне. В конце концов, шанс угодить в ‘невесты’ к Серым был настолько невелик, что никто в нашем городке никогда всерьез не волновался об этом.
Но в этот раз все пошло иначе. Как будто бы мое неожиданно проснувшееся, пусть пока и молчаливое сопротивление, подтолкнуло события в другое русло.
Кузины, против обыкновения, вернулись неожиданно быстро, не отправившись, как всегда на радостях за абсолютно ненужными, но такими заманчивыми покупками. Старшая, Мелинда, была бледна как полотно, а Элси плакала навзрыд. Судя по косметике, стекшей с ресниц на щеки, и по покрасневшему носику, слезы лились давно. Внятного рассказа нельзя было добиться ни от одной.
Увидев эту картину дядя, барон Гронг, схватился за сердце, а тетушка совсем неаристократично грохнулась в обморок, прямо в мои объятья. Если уж плакала никогда не унывающая хохотушка Элси - дело было плохо. А еще хуже оно становилось от того, что у меня не хватало сил удерживать массивные телеса моей родственницы. И я, отдуваясь, могла думать только о том, как бы перепоручить ее в чьи-нибудь другие руки, или хотя бы опереть дражайшую родственницу о стену. Трагичность момента была утеряна.
Когда тетушку привели в сознание, дядю напоили сердечными каплями, всех слуг выставили из комнаты, а обе барышни наконец-то смогли внятно говорить, оказалось, что несчастливый жребий вытащила Мелинда, а Элси просто сильно переживала за сестру. Во время их рассказа я находилась при тетушке - принося нюхательные соли и воду, расслабляя шнуровку, подавая платок, и потому услышала все из первых уст. Осознав страшную новость, тетушка снова попыталась потерять сознание, Элси выразительно зашмыгала носом, а дядя упрямо сжал губы и посмотрел на Мелинду.
- Что скажешь? - спросил он ровным, невыразительным голосом.
- Разве у меня есть выбор? Я исполню, что должна, отец, - ответила она, поднимая глаза, несмотря на слезы, дрожащие на ресницах у краешков огромных синих глаз. Мел, любимица отца, с детства отличалась не только красотой, но и спокойной рассудительностью, и сейчас в очередной раз доказала это.
Грешно радоваться чужому горю, но в тот момент, хлопоча вокруг полубессознательной баронессы, я поняла, что кузина вытянула не только свой, но и мой жребий. У нас отныне одна судьба на двоих.
По условиям договора заключенного с Серыми, каждая девушка могла взять с собой служанку, если та добровольно или из преданности согласится на этот шаг. Почти всех девушек сопровождали до границы верные люди, но только немногие, особо верные, уходили вместе с хозяйками, разделяя их судьбу. Серые принимали всех.
Дядя называл меня ‘бессердечной гордячкой’ за то, что я никогда не просила о снисхождении и ни на что не жаловалась. Порой мне еще и дополнительно влетало за это. Но в тот день я бы наступила на горло своей гордости, я готова была умолять, стоя на коленях, прося позволить мне сопровождать сестру и заботиться о ней. Этого не понадобилось.
Если бы барон захотел насладиться видом моего унижения или испуга, ему бы это удалось, но нежелание отправлять дочь в неизвестность совсем одну пересиливало личную неприязнь. Не имея права приказать мне отправиться следом, дядя предложил мне выбор. Надо ли говорить, что я ответила? Любая судьба казалась лучше нежеланного замужества. Боюсь, что мое согласие ехать в неизвестность было гораздо более искренним и радостным, чем согласие на брак. Этого нельзя было не заметить. И получив мое согласие, не смог отказать себе в попытке уколоть меня, чтобы хоть так высказать гнев за свалившееся на его семью несчастье. Во время всего разговора в его глазах пряталась презрительная насмешка. Спасибо, хоть меня в колдовстве не обвинил.
- Неужели ты думаешь, что среди Серых кто-то польститься на тебя, если даже здесь ты еще в девках?
- Нет, дядя. У меня даже мысли нет выйти замуж. - Ответила я чистую правду. И очень старалась выглядеть почтительно. - Я просто хочу позаботиться о сестре.
Он крепко взял меня за подбородок двумя пальцами и уставился цепким взглядом в лицо. Я не отвела глаз. Не знаю, что барон там разглядел, но, в конце концов, согласно кивнул. Потом поднял глаза на Мелинду.
- Она будет сопровождать тебя к Серым, - дядя никогда не называл меня по имени.
- Пусть едет. Мне будет легче, если кто-то знакомый окажется рядом, - ответила та.
- Хорошо, - дядя снова повернулся ко мне. - Отныне благополучие госпожи Мелинды - твоя главная забота. Я никогда не понимал тебя, но если такая судьба по душе - езжай. Ты всегда была странной - дурных плебейских кровей. Но помни, что ты выбрала сама. И помни, чем ты обязана нашей семье.