— Я жду, — сказал он, — прибытия партии старинного серебра, чаш и кубков, превосходящих, по слухам, клады Гильдесгейма и Боско-Реале[76]. Я сгораю от нетерпения их увидеть. Господин де Кейлюс[77] не знал большего наслаждения, чем распаковывание ящиков. Я его вполне понимаю.
Сен-Сильвен улыбнулся.
— Однако я слышал, дорогой князь, что вы сведущи и во всех прочих видах наслаждений.
— Вы мне льстите, господин де Сен-Сильвен. Но я полагаю, что искусство доставлять себе удовольствие — первое из всех искусств и что остальные ценны только тем, что содействуют ему.
Он провел гостей в картинную галерею, где дружно царили серебристые тона Веронезе, янтарь Тициана, красные отливы Рубенса, рыжеватые краски Рембрандта и серо-розовые оттенки Веласкеса[78], где красочные аккорды различных палитр сливались в единую победную гармонию. Скрипка, забытая в кресле, дремала перед портретом худой черноволосой дамы с желтовато-смуглым цветом лица и гладкими бандо на ушах; на лице ее выделялись большие карие глаза. То был портрет незнакомки, по чьим очертаниям ласково прошла влюбленная и уверенная рука Энгра[79].
— Признаюсь вам в своей слабости, — сказал князь де Люзанс. — Иногда, оставшись один, я играю на скрипке перед этими картинами, и у меня создается иллюзия, что я перелагаю в звуки гармонию красок и линий. Перед этим портретом я пытаюсь передать смелую ласковость рисунка и в конце концов безнадежно опускаю смычок.
Одно из окон было обращено в парк. Князь и его гости вышли на балкон.
— Какой чудный вид! — воскликнули Катрфей и Сен-Сильвен.
Террасы, уставленные статуями, померанцевыми деревьями и вазами с цветами, спускались широкими отлогими ступенями к просторной лужайке, окаймленной грабовыми аллеями, и к фонтанам, брызжущим белыми струями воды из раковин тритонов и из урн со склонившимися над ними нимфами. Справа и слева целое море зелени простиралось спокойными волнами вплоть до далекой реки, которая извивалась серебристой нитью среди тополей, под грядою холмов, окутанных розовой дымкой.
Только что улыбавшийся князь теперь озабоченно всматривался в какую-то точку обширной и прекрасной панорамы.
— Труба!.. — пробормотал он изменившимся голосом, указывая пальцем на фабричную трубу, которая дымила на расстоянии не менее двух километров от парка.
— Труба? Да ее совсем не видно, — сказал Катрфей.
— А я только ее и вижу, — ответил князь. — Она мне портит весь этот вид, она мне портит всю окружающую природу, она портит мне всю жизнь. И этому несчастью нечем помочь. Она принадлежит какому-то акционерному обществу, которое не желает ни за какие деньги продать фабрику. Я все испробовал, чтобы как-нибудь замаскировать трубу; из этого ничего не вышло. Я от нее болен.
И, вернувшись в залу, князь тяжело опустился в кресло.
— Нам следовало это предвидеть, — сказал Катрфей, усаживаясь в экипаж. — Он из породы утонченных: он несчастен.
Прежде чем приняться за дальнейшие поиски, они ненадолго присели в садике трактирчика, расположенного на вершине горы, откуда были видны живописная долина и светлая извилистая река с овальными островками. Не падая духом от двух предыдущих неудач, они не теряли надежды найти счастливого миллиардера. Им оставалось посетить в этой местности еще с дюжину миллиардеров, и в их числе были г-н Блох и г-н Потике, барон Нишоль, крупнейший промышленник королевства, и маркиз де Грантом, едва ли не самый состоятельный из всех, принадлежащий к именитейшему, столь же славному, сколь и богатому роду.
За соседним столиком сидел за чашкой молока длинный худой человек, согбенный почти пополам и дряблый, как тюфяк; его белесоватые глаза сползли до самой середины щек, нос опустился на верхнюю губу. Человек этот казался убитым горем и скорбно рассматривал ноги Катрфея.
После двадцатиминутного созерцания он мрачно и решительно встал со своего места, подошел к обер-шталмейстеру и сказал, извинившись за назойливость:
— Разрешите, сударь, задать вам один вопрос, для меня крайне важный. Сколько вы платите за ботинки?
— Несмотря на странность вопроса, я не вижу основания, почему бы на него не ответить, — сказал Катрфей. — Я заплатил за эту пару шестьдесят пять франков.
Незнакомец долго рассматривал поочередно то свою ногу, то ногу собеседника и самым внимательным образом сравнивал оба башмака. Потом, весь бледный, взволнованно спросил:
76
…клады Гильдесгейма и Боско-Реале. — Поблизости от города Гилъдесгейма (Нижняя Саксония), а также близ города Боско-Реале (Италия) были найдены клады с серебряными сосудами работы древнеримских мастеров.
77
Кейлюс Анн-Клод-Филипп де Тюбьер, граф (1692–1765), — французский археолог и коллекционер, автор стихов, комедий, меценат и путешественник.
78
… серебристые тона Веронезе, янтарь Тициана, красные отливы Рубенса, рыжеватые краски Рембрандта и серо-розовые оттенки Веласкеса… — Веронезе (наст, имя Кальяри) Паоло (1528–1588) — итальянский художник эпохи Возрождения, его праздничные, светские по духу картины отличаются изысканностью серебристого колорита; Тициан (ок. 1476/77 или 1489/90-1575) — итальянский художник эпохи Возрождения, произведениям которого присуще мощное звучание цвета, особенно удавались ему золотистые тона; Рембрандт Харменс ван Рейн (1606–1669) — голландский живописец, прославившийся исключительным мастерством в использовании светотени, писал портреты, наполненные глубоким психологическим содержанием; Веласкес Родригес де Сильва, Диего (1599–1660) — испанский художник, картины которого замечательны реалистичностью наблюдений, обостренным чувством гармонии, тонкостью и насыщенностью колорита.