Конь мой осёдлан и рвётся в поле
С утра улетаешь?
– Прости, не могу иначе.
– Лотта, чего ж ты так горько плачешь?
– Ты знаешь, в доме тёплый и тихий кров,
А за дверью этой бесконечный простор.
В замке жарко шипят в очаге дрова,
А за дверью свобода и мои дела.
Да, скучаю, но жить во дворце не смогу,
С лестницы мраморной упаду,
На приёме нужных фраз не найду,
В ловушку лживых слов попаду.
Ты всё знаешь и понимаешь -
Я костёр, горящий в степи, не очаг,
Я ручей, а не мисочка у кровати.
Я буду спорить, гореть и жечь.
Птица в клетке не может взлететь.
– Я не смогу тебя запереть.
– А я без полёта могу сгореть
– Буду помнить наш этот вечер,
Но в перьях крыльев играет ветер
Хи вдруг резко шагнул ко мне и прижал к груди.
– Да, Лотта, на прощание хочу сказать – я очень-очень люблю тебя, ты знаешь об этом.
Я разревелась еще сильнее.
– Милая, любимая, упрямая, самая лучшая. Дай хоть почувствовать тебя рядом последнюю минутку, пока ты не растаяла в дымке своей дороги. Завтра с Ха вы уедете, и ты останешься только в моих снах, таких же нереальных, как нереально то, что ты не вырвешься никогда из моих объятий. Увидимся ли мы вскоре или не вскоре и вообще увидимся ли? Мне плохо, очень плохо будет без вас. Не хочется больше думать про долг, про царство, только про тебя. Такая родная и мягкая, пушистая, совсем не колючая.
Он потрогал мои крылья, и они почему-то сами спрятались, оставив за спиной легкое ощущение незавершённого полета.
Надо попрощаться с ним, у нас ещё есть время. Хочу попрощаться. Всё-таки как странно, когда нравятся сразу двое. Такие похожие и такие разные. Всё понимающие, умные и прощающие голубые глаза Хи и карие, как молочный шоколад, вечно озорные глаза Ха. Он сейчас занят, пошел в город заниматься покупками в дорогу. Нам больно-то много и не нужно, но Ха, обычно безалаберный, вдруг решил продумать все сам. Я не вмешивалась. Он взрослеет, на него можно положиться, но мы всегда раньше были втроём, с двух сторон у меня была надежная защита, а теперь остаётся только Ха. Но я знаю – мы не пропадём.
– Давай проедемся немного на прощанье, – и Хи с такой нежностью и болью посмотрел на меня, что я, конечно, согласилась. – Выбирай любую лошадь в конюшне, пусть твоя отдохнёт перед дорогой.
Я долго не выбирала, всё равно ни одна не угонится за Прибоем Хи. Да и не будем мы ни от кого удирать, кроме самих себя, а тут ни на какой лошади не ускачешь и на крыльях не улетишь. Ой, как хочется плакать, как хочется прижаться к его груди и зарыться в неё, накрутить на палец волосы, смотреть в глаза и тонуть в них, таких синих и родных.
Мы доскакали и остановились на берегу маленькой речушки, отпустили коней и сели, привалившись спиной друг к другу, как это было много раз до этого.
– Скоро вечер, нужно возвращаться, – сказала я.
– А куда ты спешишь, ведь Ха все соберёт?
– Ну, так надо же посмотреть, может, что-то подправть. Да и выспаться надо перед дорогой, когда я ещё буду спать в комфорте.
Но Хи вдруг повернулся ко мне и, почти заикаясь, выдавил из себя:
– Я никогда не просил тебя об этом – поцелуй меня. Хочу запомнить этот вечер. Я, кажется, мечтал об этом всю жизнь.
– Всю жизнь ты меня не знал, – сказала я несколько неуверенно.
– Не знал, но всю жизнь мечтал.
«Один поцелуй – это не страшно, – подумала я. – Когда мы, правда, ещё увидимся?»
Хи повернулся ко мне, притянул к себе и коснулся извиняющимися губами уголка моих губ.
– Я никогда не целовался с любимой девушкой. Это, наверно, совсем по-другому. Пожалуйста, поцелуй меня.
– Хи, – я покраснела, – да я вообще никогда не целовалась с человеческими парнями, только пробовала с Ветром.
Я повернулась к нему, сердце бешено колотилось, настороженно посмотрела в глаза. Его зрачки расширились, глаза стали не синими, а почти черными, бархатными, обволакивающими, ждущими. Я провела рукой по русым волосам, и он как будто увидел что-то необыкновенное и остолбенел. Его губы стали тянуть меня как магнит. И тут всё пропало. Я сначала прижалась к его губам, словно клюнула, хотела быстро отскочить, но не тут-то было. Из глубины моего сознания вырвались знания того, что и как надо делать. Меня уж точно никто не учил. Наши поцелуи вначале были настолько страстными, насколько и неумелыми. Но горячие губы не могли оторваться от таких же жаждущих ласки губ. Голова перестала работать. Хи, такой робкий и ласковый со мной до этого, вдруг стал похож не просто на домашнего кота, мнущего лапами свою любимую хозяйку, а на хищного зверя, мечтавшего добраться до долгожданной добычи. Его руки, вначале боязливо дотрагивающиеся даже до волос, запрокинули мое лицо и стали покрывать его поцелуями, как будто это был последний миг его жизни. Вся моя мудрость и самостоятельность, рассудительность и правильность куда-то делись, и я превратилась в мягкую послушную куколку, мечтающую, чтобы его ласки не прекращались. Хотелось сгореть в этом огне объятий, поцелуев, прикосновений. Я совсем не заметила, когда поцелуи опустились на шею, обжигая выпирающую ключицу, а голову за волосы удерживали сильные руки, да и мои руки впились в волосы Хи так, будто если я выпущу эти мягкие русые пряди, мир рухнет, и меня просто не станет. Как будто, если я выну руки из этих волос, то он выпустит меня, и всё вернется на круги своя, мы снова станем просто друзьями, и я завтра уеду, не узнав чего-то самого важного. Из меня вдруг вырвалось почти бессознательно: