Хорошо мне было в избушке Микулишны не бояться зимы. Хоть и долги зимние вечера, и одна оставалась, без подруг, но училась у знахарки, а потом приходила весна, приходила Леля, приносила зелень, цветы и счастье.
Я опять стала приставать к Хи:
– Не молчи ты в конце-то концов, ты у нас самый умный. Решай, будем поворачивать к дому, зимовать или вперед двигаться?
– Лотта, прости, ты девушка и тебе труднее, чем нам, переносить невзгоды (это ещё бабушка надвое сказала, приспособленные Вы наши), но мы так далеко уехали, что возвращение невозможно, а вперед двигаться мы не можем – зима. Давайте думать. Возможно, нам надо найти место, где мы сможем перезимовать. Я всё надеялся, что мы найдем подходящий городок, поселение или замок, где можно было бы попроситься на зимовку, но ничего нет уже более двух недель пути. Лес и перелески, поле, поле и лес.
Может, я виновата, что мы в таких странных местах, но дорога ведет нас сюда, я её вижу.
По утрам на деревьях появлялся иней, мы теснее жались ночью друг к другу, забывая, кто мы – юноши, девушки – лишь бы не замёрзнуть. Меня положили в серёдку, и по утрам я могла обнаружить себя в кольце рук одного из принцев, а то и двух сразу, при этом грел только прилив крови к щекам от смущения. Чудны дела Ваши, боги.
Проснулась, умылась уже совершенно студёной водой, сбегала проверить силки. Благодарю тебя, Девана, ты не оставляешь нас без улова. Зайцы были жирные, голодными мы не оставались, но так хотелось хлеба, молока, сыра.
– Не гневи богиню, а то голодными будем, – откусывая от ножки, проворчал Ха, когда я сказала, что мечтаю хотя бы о сухарике к мясу. – Вкусные зайцы, да и утку ты вчера приманила, так что полное разнообразие. Ягоды есть, вот компот сварим. Живём, Лотта.
Его жизнерадостности можно было только позавидовать. Вот уж кто не унывал, да и не сильно задумывался о возможных трудностях. Будет день, будет пища.
Может, придёт Морана – зима, Морана – смерть и заберет нас. Мавка говорила, что смерть – это не конец, а переход в другой мир, и бояться не стоит, но мне почему-то хотелось пожить ещё в этом мире.
И когда прилетел в черных одеждах студеный Посвист-Хладовей – леденящий души Северный Ветер – мы решили, что путь надо прекращать и искать, где зимовать.
Когда решение принимается, то и разрешение проблемы приходит. За поворотом дороги нежданно-негаданно появилась довольно большая постройка с явными признаками жизни. Подъехав ближе, мы увидели надпись: Постоялый двор «Приют нужных путников». Ничего себе название – «нужных путников», а с ненужными как, а мы какие?
Мы стояли у ворот, стучали и ждали. Интересно, мир нам ловушку расставляет, даёт ценные уроки, или, может, и то, и другое?
Ворота со скрипом отворились, и из них выглянул охранник, взглянул на нас и быстро захлопнул ворота назад.
– Неужели мы ненужные путники, Хи? – тихо прошептала я. – Мы, конечно, поободрались, но у вас вид всё равно вполне представительный. Нас немного, и мы не страшные.
Мы опять начали стучать в ворота.
– И не стучите, не открою, – сказал охранник.
– Это ещё почему? Мы что, ненужные путники?
– А вы посмотрите, кто за вами увязался, с ней ни за что не пущу.
Я оглянулась и увидела её. На обочине стояла Бадзула – дух бродяжничества. Худая, ободранная, с наброшенным драным покрывалом, всеми брошенная, в том числе и собой, забытая и нелюбимая. Ближе к зиме она ищет, к кому бы пристроиться в поисках пристанища. Больно кольнуло в сердце, почему-то стало её жалко. Хотя у каждого свой путь и свой выбор, да ещё к тому же она дух нечистый, нельзя её жалеть. На то и рассчитаны её действия. Микулишна учила, что нельзя всех жалеть, некоторые получили то, что заслужили, нам ли понимать волю богов, но если ты можешь что-то сделать от тебя зависящее – делай. Отделяй человека и его суть от поступка, пойми, что им движет, если он ошибся, или его подставила такая нечисть, как Бадзула, пожалей и помоги ему, а если он есть этой сутью – не жалей, гони от себя, не исправишь, только замараешься.
Бадзула смотрела на меня голодными глазами. Вот это новости. Плохи наши дела, потому как если Бадзула к кому прицепится, то неудач не оберешься, а если войдет в дом, то вместе с ней туда войдет лихо, лень, нищета, и обитателям дома покоя уже не найти.
– Скажи, Бадзула, ты решила, что я в душе бродяга, и нам с тобой по дороге?
– У-У-У, – провыла Бадзула и как-то неопределенно качнула головой.
Я испугалась. Вдруг к старости или еще раньше такой стану? Ничего себе дела.
«Да, – подумала я, – я люблю дорогу, путешествия, новые впечатления, но не такой участи себе жду, да и не шатаюсь я без цели. Только этот вопрос еще обдумать надо. В чем разница?»