Так, например, сказать, что серебряная монетка бродит и скитается по свету и при этом переживает множество приключений, что она — «бродяга», значит исходить из реальной сущности этого предмета, в то время как сказать, что стул, или стол, или шкаф — «бродяги», означало бы обречь повествование на неизбежные натяжки, вызвать недоумение читателя.
Юмор, фантазия и в конечном счете реализм Андерсена в значительной мере проявляют себя в этой меткости и остроумной находчивости, в постоянно проводимых им блистательных аналогиях и параллелях, из которых вырастает двойная жизнь его образов.
В той легкости, простоте, убедительности, с какой Андерсен в едином сюжетном развитии сталкивает биографии предметов, животных, растений с жизнью человека, в истории какого-нибудь зверька или предмета домашней утвари провидит схему человеческой жизни — детство, юность, зрелость, старость, смерть, притом иногда в самой общей, обобщающей форме — во всем этом он является подлинным наследником народной сказки и одновременно подлинным новатором, сумевшим приблизить метод народного искусства к современной действительности.
Кажется, будто Андерсен, в начале своей творческой жизни находившийся под особым влиянием Генриха Гейне, воплотил в своих произведениях те основные черты народного творчества и народной литературы, которые Гейне сформулировал в своем «Путешествии по Гарцу», сопоставив при этом метод сказочного мышления с мышлением ребенка:
«Лишь благодаря такой глубине созерцательной жизни, благодаря «непосредственности» возникла немецкая волшебная сказка, своеобразие которой состоит в том, что не только животные и растения, но и предметы, кажущиеся совершенно неодушевленными, говорят и действуют. Мечтательному и наивному народу, в тишине и уюте его низеньких лесных и горных хижин, открылась внутренняя жизнь этих предметов, они приобрели неотторжимую от них, последовательную индивидуальность, восхитительную смесь фантастической прелести и чисто человеческого мышления; и вот мы встречаем в сказках чудесные и вместе с тем совершенно понятные нам вещи: иголка с булавкой уходят от портного и в темноте сбиваются с дороги; соломинка и уголек терпят крушение, переправляясь через ручей… По тем же причинам так бесконечно значительна наша жизнь и в детские годы: в то время все для нас одинаково важно, мы все слышим, все видим, все наши впечатления соразмерны, тогда как впоследствии мы проявляем больше преднамеренности…»[3]
Содержанием творчества Андерсена, как всякого большого писателя, является жизнь во всем ее объеме, выраженная и отраженная по-своему в тех формах, в тех интонациях, тем голосом, той манерой, какая свойственна, необходима и доступна ему одному. Сказки Андерсена — это иносказание жизненной правды в форме фантастики.
Но присмотримся более внимательно к такого рода сказкам, попробуем разглядеть их внутреннее движение, их формулу. Начнем со сказки «Лен».
Это история промышленного растения, которое проходит все самые обычные стадии своего развития. В сказке рассказывается о том, как лен вырос и расцвел под влиянием солнца и дождя, как его затем вырвали с корнем из земли, как стали мять и трепать, а затем спряли пряжу, соткали холст, из холста сшили дюжину белья, которое в конце концов сносилось и было переварено на бумагу, а на бумаге напечатали интересные и поучительные книжки.
Способ переработки льна, порядок следования технологических процессов — все это дано с полнейшей точностью и достоверностью, здесь нет ничего вымышленного.
Что же в таком случае превращает этот полезный для детей рассказ в пленительную сказку для детей и для взрослых? То, что каждая форма существования льна и все переходы из одной стадии развития в другую даны как периоды развития одушевленного существа, думающего, чувствующего, переживающего свои радости и невзгоды со всей естественностью живого человеческого характера.
Отсюда типичный процесс обработки льна становится индивидуальной биографией, технология превращается в поэзию.
На поэтизацию этого самого скромного и прозаического материала и направлен стиль Андерсена.
Вот первый абзац сказки про лен:
«Лен цвел чудесными голубенькими цветочками, мягкими и нежными, как крылья мотыльков, даже еще нежнее! Солнце ласкало его, дождь поливал, и льну это было так же полезно и приятно, как маленьким детям, когда мать сначала умоет их, а потом поцелует; дети от этого хорошеют, хорошел и лен».