Немного он пожил, стал проситца, што как бы меня домой отправили. Эты девушки ево отправили домой. Приезжае он домой в свой город. Царевы кухарки ходили платью утюжить к ней, царевны, и говорять, што в нашева Ивана в синильника хозяйка привезена, так таких красавит нигде и нет, весьма красивая. Эта царевна стала говорить, что пущай она приде ко мне. Кухарки пришли доложили ней. Она пошла к царевны. Царевна спрахывае: „Аннушка, какова вы роду?“ — „Я, говорит, неправославная“. — „Сильно вы красавица, — это царевна на яну, — таких мало я встречала“. Она и говорить: „Ишшо што это за красавица. Когда бы я в свое платье оделася — еще б красивее была“. Царевна и спрахывае: „А где твое платье?“ Она и говорить: „Мое платье в Ивана, в мужа“. Она тихонько: „Только мне, говорит, одеть нельзя ево“. Чаревна горничную послала тихоньку: пущай принесе платье. Она взяла, прислуга, платье и принесла. Яна как одела эта платье, поннялась и полетела и сказала: „Пушшай Иван меня не разыскивае, ему не разыскать“.
Вот этот Иван: „А уж што во што не стане, а пойду жену разыскывать“. Вот он пошел разыскивать ону; идет дорогуй, встрецае два парня. Идуть эты парни и ругаютца. Вот, потом и говорит один: „Пойде́м [не „ё“] до встрешника, он наши дела разбере“. Он приходя: „Што у вас об чем?“ — „Да вот разбери наши дела. Нашли мы вдвух ковер-самолет и шапку-невидимку — и вот нам не поделить никак. Подели ты нам!“ — „А што, говорит, это составляе ковер-самолет?“. Он и говорит: „Вот, говорит, только эты винты развинтить — и тогда можешь лететь! А шапка-невидимка — куды хошь можешь идти — только надень шапку — никто не виде“. — „Ну вот, говорит, так дайте, я испытаю“. Потом он сицас взял, винтики развинтил, сел на этут ковер, шапку надел, поднялся и до свидания — им и поделил!
Прилетае в этот город, где евоная находится хозяйка. Допросился тама в городе, што где такая Аннушка находится. Говорять ему: „Она, говорить, сидить в остроги“. Он и спрахывал: „По какому смыслу ее посадили?“. Яму и говорять: „По этому она посажена, што она вышла замуж за православнова“. Вот он ожидал покудова ей пишшию понесут подавать. Вот понесли пишшию подавать, он взял надел шапку-невидимку и вот сзади за ним пошел. Взошел туда — нихто ево не виде. Потом ей пишшию подали и опять затворили, а он остался там. Ну, вот сдел шапку-невидимку — увидала хозяйка, крепко захватила за шею: „Ах, Иван, Иван, как ты попал? Ведь ты пропал тут. Пушшай бы я одна пропадала, цым и ты“. Он и говорить ёй, што справляйсе, завтра, говорит, будем дома. Она и говорит: „Как же мы будем дома? Я и не верю“. Он сделал ей пример, надел шапку там. Ну, она поверила. Назавтра пишшию принесли. Оны в тот момент и отправились — и никто их и не видал. Вот и прибыл Иван домой с хозяйкуй.
№ 18. ЦАРЬ САЛТАН
Три сестренки чесали в байне лен. Онна и говорить: „Вот если б меня государь замуж взял, я б весь мир бы одела одной ллиной“. А вторая говорить: „Что это, говорит, это не́што такое! Если б меня взял, тогда я одной ржиной все войска прокормила бы“. А третьяя говорит: „Это все, говорит, нешто. А меня если б взял бы, я б, говорит, родила трех сыновей: руки по локоть, ноги по колено в золоте, а во лбу месяц, в завойке звезды“. В то время государь ходил по охвоты и слушал. Вот потом он и решился взять лучше эту взамуж, которая трех сыновей родя. Ну, государь и взял, обвенчался на ей.
Потом эты сестренки разгневались на ону. Как ей родить приходило время трех сыновей, подкупили бабку-волшебницу, штоб как эту сестренку сверзить. Государь тое время был отправился в прочие державы, как ей время родить. Бабка-волшебница, как она родила трех сыновей, явилась бабить, и потом отписывають государю письмо, што вот бралась твоя царевна родить вот таких-то сыновей по колено в золоте и руки в се́ребре — родила на то место каких-то дикарей, на людей не похожо, как все равно, как зверье. Государь пише письмо, что до мово приезду штоб куда-нибудь ону деть. Ну, вот ону взяли с малым въюношам, заковали в боцку, пустили на морю, и эты въюноши росли не по годам, а по часам. Эта боцка несколько время плавала по изморью. Приплыла к онному острову. Малый въюнош и говорить в боцке: „Маменька моя, бласлави меня“. Мамушка ево бласлави[ла]. „Бох вас блаславляе“. Уперся ён в боцку своим ногами, выбил дно, вышли на этот во́стров.