Потом он ево потребыл. „Ну, говорит, коли ты вор, вкрадь мне сама луччава коня“. А ён отвецае: „Завтра!“ Вон он это коня запё́р, поставил коневников, сторожов. Вор ноцью взял евоное пальто, белый халат, в каким ходют, взял водки, к этому подойде: „Выпейте водки, лучше будете стеречь“. Напоил одново, другова, третьева, оны все вдрыз. Он взял ключи, отпер и коня увел и продал, все там обделал. Барин приходя перьвому: „Што вы спите?“. — „Барин, со вцарашнева, с вашева“. Ко второму приходи, и второй такую песню: „Барин, со вцарашнева“. И третий: „Со вцерашнева“. Тот к этому пойде, плюне, ко второму — ногой толк.
„Позвать Андрюшку“. — „Ну, коли ты вор, вкрадь мою барыню“. Ен говорит: „Завтра“. Оны преспокойно вси лягли, спят там. Он приготовился там, ворудился, што ему надо. Он стоит под окном, он вырыл тело [покойника], и он это в окно поставил головой. Барин увидал, тесаком голову срубил. Думае: „Добро вор прибран“. Успокоился, лег спать. Ён [вор] горнишным зайцика свитого в середку, а кухарке теста пшанишнова промеж их вывратил; барыню ён унес и продал. Барин встал — барыни нет, прибегае к горнишным. Одна говорит: „Ты родила“, — другая: „Ты“. Барин плюнул. Прибежал к кухаркам. Тая говорит: „Ты меня испачкала“, — другая: „Ты“. Барин плюнул и ушел. Дождался свету, увидели, што все не так. „Достать Андрюшку топерь!“ Барин и говорит: „А где барыня?“ А ён говорит: „Цартям прода́л“. Барин говорит: „Ону б ненужно было продавать бы вам барыню“. А ён говорит: „Я ее цартям прода́л“. Ну, говорит: „Как ону достать?“ — „Дайте сажня три дров, дайте эще пеньке́ мне“. Барин дал ему три сажня дров, дал пеньке, сколько требалось.
Вот он около озера жге огонь и вье веревки. Выбегает оттуда цартенок: „Что ты, Андрюшка-вор, делаешь?“ — „А я, говорит, буду возеро морщить, да вас цартей буду корчить. Отдайте барыню“. Ен в воду. Вот оттуль с во́ды выскакавае: „Хозяин посылае нас — на вора — который из нас обгоня, тогда подадим барыню“. Он говорит: „У меня трехлетний младенец вас обгоня“. И ён цартенок скал [сказал], што побягим. И ён пустил зайцика вор, а цартенок сам побег. Зайцик яво обогнал.
Ну вот, он в воду, а вторый ишшо оттуда выскакывае. „Давай, говорит, бороться: кто в нас повали, то барыню подадим“. И ён говори: „У меня самый древный старицок тебя повали“. Пошел, привел медведя. „Ну-ка, говорит, Миша-медведь, схватись-ка ты“. А Миша-медведь перековеркал, насилу он в воду ввалился. Ну, вот ешше выскакывае, уже тот доволен. „Ну вот, говорит, хто выше палицу зелезную кине, тогда барыню подадим“. И ён как кинул, чорт, так ему, Андрюшке-вору, и глазам не заглядеть. А он говорит: „Ну-тка ты кидай“. А он говорит: „Я как кину, так твои глаза стеряются. Дай-ка я тебе платом завяжу твои гла́зы“. Ну вот, ён завязал. Как он этой палицей свиснул, башку-та разбил. Он марш туда в моря.
Вот и привезли барыню, худенькую-худенькую барыню, цуть живую оттуль. Привезли, барин поблагодарил и сказал: „Верно, ты, Андрюшка — вор!“ Вся!
№ 28. О РЫБАКЕ И РЫБКЕ
Жил дед да баба. Пропа́сная у их избушка и пропа́сная корыто [были]. Дедка ходил все рыбку удить. Попалась ему рыбинка. Рыбинка и сказала: „Дед, не тронь меня, я тебе пригожусь“. Дед и пошел домой. Пришел, бабе рассказал своей: „Так и так, ловил рыбку, попалась такая рыбина“. А баба говорит: „Ах, дед, дед, дурак ты, не попросил ей, а у нас-то корыта нет“.
Дед пошел, этой рыбинки стал просить, как она ему велела крицать (этово я не помню). „Баба спокою не дае, што корыта нетути. Нет ли у вас милости, ей корыта дать“ — „Дед, иди спокойно домой, все буде справно“. Вот пришел к бабе, в избе корыто новое стоит, баба веселая такая, што господи. Баба обдумалась и ешше наутру встае, нацинае деду бранить, деду пилить. Штоб вот луцчие б изо́бку или што-нибудь такое — нацинае ему.
Вот дед и пошел опять к этой рыбинке. Стал опять у рыбинки просить: „Баба впокою никаково не дае — про́си, штоб изобка была, хорошенька да беленька там“. А рыбинка сказала: „Дед, иди преспокойно, все тебе будет“. Пришел дед, стоит там избушка и не подумаеть, что эвонная баба в этой избе сидит, даже нельзя к избе подойти. Была сидела хатлатая — там причесамши, деду бабе не узнать. Ну, тут баба опять стала деду пилить: „Сделай, штоб у нас были прислуги, штоб около нас ходили, все штоб было“. Хоце быть барынюй.
Дед пошел к рыбке. Рыбке попросил. Она ему сказала: „Ну, дед, вали домой, што табе требуется, все табе буде“. Вот пришел к бабе; вот в бабе прислуги, там цистота, пье, ест, как барыня, сидит, даже ему и не подойти деду в своем камзоле. Баба поутру встае. Нацинае деда ешше мудрее пилить, барынюй уж набы́лась, государыней хоце. Пошел дед, видит што чересцур тово уже вужасти берут, как подойти туды. Вот дед приходи опять к рыбинке к этуй, нацинае опять просить этуй рыбинке. Рыбина: „Што тебе, дед, нужно?“ — „А баба, топерь надоела, хоце уже царицей и хоцет, штоб, как в царях, так ей штоб все это и было“ — „Дедушка, иди табе все буде“.