Призывает этот хозяин своего малого человека: „Ну-тко, Ванюша, сходи-тко, приведи сивого коня“. Ведет Ванюшка сивого коня, и говорит штап-капитан: „Зря он ево веде: худой и дурной и короткохвостой“. — „Ну, вот, штап-капитан, вот тебе лошадка“. — „Дорогой мой хозяин, сведите его обратно. Я дальше пешом во́йду“. — „Бери, штап-капитан, когда я тебе даю“. Штап-капитан обдумал: „Не пойдё, так я возьму задавлю да брошу“. — „Вот, штап-капитан, в тебя меч есть?“ — „Есть“. — „Так давай же ты мне свой, а на тебе мой“. Дает хозяин иржавный, а его хороший. Не хочет отдать. — „Э, даже бох с ним, пущай!“ Отдал. — „А кошелек есть, штап-капитан?“ — „Есть, господин хозяин“. — „Так вот подайте мне свой, а нате мой“. Думает штаб-капитан: „Жалко отдать, да уже ладно“. Подал. „Господин хозяин, кошелек старый“. — „Вот, штап-капитан, теперь я тебе скажу. На этом коне будешь реки перепрыгивать и озера. А мой меч, в случае буде нападение — махни крестом, а кошелек мой — приедешь ты куда, захошь покушать — только тряхни. Что пожелаете, то можете взять и кушать. Вот желаю с господом-богом отправляйтесь“. Поблагодарил штап-капитан и пустился в путь.
Выехал с этого со здания на чистаа [!] поля, видит, впереди строевой лес. — „Ой, господи, дай спытать меч“. Махнул мечом, поднялся вихор. Впереди его начала́ как храпать этот лес. Запрятал меч в карман. Совпокойлось все тихо. Проехал эту сосновую рощу, выехал к ре́ки. Откудова не взялась быстраа [!] бега в коня, подбег к берегу, перескочил ре́ку... Приехал в свое государство, где он именно служил. Образовал своей башкой: „Сделаю обед на пять тысяч. Разошлю я повестки по всим, чтобы вси являлись“. Тряхнул кошельком — все в его явилось. Понаня́л лакеев и прислуг. Начал выстраивать обед.
Через два́ дни в треттий день ехал гусударь с гусударыней в свою царскую магазину — купить дочери траурное [!] платье к сущему венцу. Подъезжает к вугловому дому, видит прибита к вуглу афишка. На езды прочитал государь. „Ой, постой-ка кучер. Знаете, дорогая моя жена, но я такой истории не слыхивал. Какой-то московский купец устраивае обед на пять тысяч. Думаю, что у меня даже хватае, но и то не могу. Ну, дайте-тко я зайду“. Гусударь встал, пошел. Только приходя к паратному крыльцу — и лакеи и прислуги подходют к царю, берут его под руки: „Пожалуста, ваше царское величество“. Принимает этот штап-капитан, с усердиями прося за стол. Ставят стуло к столу, сажают на стуло. „Ваше царское величество, нельзя ли государыню, пожалуста, сюда“. Пошла образованная прислуга к государыне. Пришла поздоровалась и: „Быдьте настолько любезны. Желали бы мы вам царевна взойти на пир-беседу“. Усударыня скоро поторовилась и пошла. Поставили рядо́м стуло к гусударю, посадили их рядо́м. Начали их вугощать. Сущая царевна не столько, как говорится, кушает, насколько возглыбается на сущего этого московского купца. Угостились, учестились, потом пошли. Когда прощалася царевна с московским купцом и с желания своего сосжала руку крепко. Когда оны пришли, сели в карету, гусударь ответил кучеру: „Можете ехать“. Государыня отвечае государю: „А мы глупо сделали: учестились, угостились; присходя в воскресенье в нас свадьба, а мы и не пригласили“. Государь ответил на кучера: „Стой“. Вышел из кареты государь, пошел к этому купцу. „Азвиняюсь, дорогой мой, я вам. Мы учести́лись, угостились в вас, а вас не пригласили. В воскресенье в меня будет свадьба, и в двенадцать часов прошу покорно“. Поблагодарил московский купец государя. „Все может быть, ваше царское величество“. — „Нет, прошу я вам, пожалуста, безо всякого!“ — отвечал государь купцу. Поблагодарил государь купца и пошел. Когда он сел в карету, ответил кучеру: „Давай!“
Кода поехал государь с государынюй — государыня и говорит: „А что вы, как вы замечаете на счет этого купца?“ — „Нет, дорогая моя, я не заметил ничего“. — „А знаете, дорогой мой, нет какого испытка: срезаная голова и наставлена нашего штап-капитана“. Государь отвечает своей жены: „Слышал я деревеньскую поговорку, что волос долог, а ум короток. Ще ехалши туда человек умер, и бросили в море. Невжели мертвый человек може придти“. Государыня замолчала — и слова никакова не сказала.