По прибытии домой, все товарищи его ждали с нетерпением, и также он созвал вечер и во время пиршества́ он объявил всем во измене его жене́, т. е. этого товарища, его бы назвать хоть Ваней. [Пропущено о представлении доказательств]. Как оружием душу его поразило, но условие он не изменил, он все отдал богатство и взял только что есть у него на себе, и стал с великого горя такой пьяницею горькою. Скитался где ночь, где день. Просил копейку или пятак. Ходил голодный и холодный и проходил он до осене, до холодных времен.
И вот, в одно прекрасное время, вздумал он свою жись сохранить: где-нибудь в зиму хотя в работники наняться и прожить. И отправился из столицы большою дорогою. Пройдя две станции, нанялся на постоялый двор за дворника: чистить навоз, принимать постояльцев, ухаживать за скотиной, носить дрова и воду. Однем словом, что хозяин заставит. И за это ему была плата та: обули, одели и прокормили.
Теперь оборотимся назад, что его делает жена. Она и дествительно растосковалась об ним и не знает, почему он так ей не дает известия. И вот объясняет отцу и матери: „Папаша и мамаша, я очень скучаю о своем супруге“. Оне ей тоже отвечают: „И мы, дескать, думаем то, но не смели тебя огорчить. Ну, зачем дело стало? Запряжем тройку лошадей, дадим кучера, соберем все необходимое и отправишься туда. Дадим тебе адреса магазин [р. п. мн. ч. ж. р.] его, и ты его скоро найдешь“. Все было готово. Отправилась в путь. Захватив с собою дареные деньги, мало того, что отец ей и так дал вдоволь. Не доезжая двух станций до места, уделила кучеру хорошую плату, так чтобы ему хватило обратно, и дала ему хороший наказ: не давать отцу-матере этой тайне, что она его вернула, не доезжая места. А как будто бы была она встречена там радостными вестями. И как будто он очевидец, как он снял ее в объятиях с ее кареты. Кучер все обещал сохранить и исполнить. Простившись, поехал обратно, а она пошла пеш.
Приходя в именитый город, по адресам видя улицы и где должны быть его мага́зины, — вывески не те, а какого-то другого, как видать знаменитого человека. Не сознавая, отчего это все произошло, стала прибегать к хитростям. Пошла в отдаленный магазин. Купила себе парк [!], купила себе поповскую свиту, скуфью и, как полагается, все, что для попа. Зашла в номер, распустила свои косы, надела на себя парк и сделалась попом. И пошла опять обратно в те магазины, как вышеупомянутые его[17] мужа. Входя в магазин, его встретили швейцары и предлагая ему разных товаров, но он первым долгом спросил их: „Где такой-то вот здесь человек, находившийся в этих магазинах?“ Ну, оне отвечают ему, что он пропившись до тла́ и все бродяжничал по городу и скрылся, не знай куда. А мальчик, отворяя двери, сказал: „Я знаю, где он“. Я этого мальчика попросил, чтобы он ко мне в номер пришел и мне об нем рассказал. Мальчик не отказался. Отчас же час пошел. Я его в номере спросил: „Что с ним случилось, что он в распутство пал?“ Он мне всю правду сказал: как у них был с товарищем с этим спор из его супруги. Как он условие делал в споре. Как он ездил обманывать ее. Как он приехал с личными доказательствами, привез перстень с пальцем. И как он выгнал его из магазин [р. п. мн. ч. ж. р.], и лишился он всего богатства. И как скрылся, по слухам, по большой дороге, полураздетый и полуразутый, и голодный, и холодный. И более не мог ничего дать сведения. Он поблагодарил, вознаградил мальчика и разошлись.
Мнимый поп, недолго думал, нанимает тройку лошадей и отправляется по большой дороге. Проехали ста́ницу, подъезжает к другой, и настигает их ночь. Он приказывает ему ехать на постоялый двор. Кучер поворачивает ко двору, и вдруг удивление — вороты отворяются, в воротах он видит своего любезного мужа: в грязном полушубке, в валяных сапогах, в лохматой шапке, подпоясанный веревкой, за веревкой рукавицы. И так почтительно впускает кучера, и не обращая [внимания] на всадника, помогая кучеру выпрягать лошадей. Но я, не показавши виду своему дорогому мужу, прошла в дом постоялого двора, заказал [так!] чаю, обед превосходный и начала просить своего хозяина постоялого двора, — т. е. и начал: она попом. Так долгое время я был в городе — истопить мне баню. Предложил хорошую плату, хозяин не отказался.
Тут же работника заставил топить баню, нагреть воды, подать веничек и все приубрать. Работник все исполнил. Все было готово. Ну, я хозяину сказал, что одному мне идти неудобно. Попросил, чтобы проводил меня работник и помог мне подать водички, налить, помыться. Хозяин все разрешил. И вот они пошли. Я взяла платье для себя и для него, и когда мы взошли, работник взошел в баню, а я остановилась в друге́м помещении. Когда я разобрала́сь и взошла к работнику, то он недоумевая сам себя: кто перед ним стоит? Но я не дала ему так долго думать, все ему объявила и рассказала все его [т. е. свое] происшествие. И мы недолго думая, переоделись и вышли домой.
17
Отсюда начинается рассказ о героине как о лице мужеского рода, что, впрочем, строго не выдерживается. Рассказчик иногда вместо мужеского рода употреблял форму женского рода и тотчас же исправлял ее, а иногда, не замечая своей ошибки, оставлял ее неисправленной.