Пригнали оне домой. Аленушка подает та́льку, а родная дочь подает рученьку непрядену. Она ее, обозлилась, начала бить, родная мать. Наутро будит другу доч [„ч“ твердое] и Аленушку с Ва́нюшкой. Своей дочери дала блинков, а Аленушке с Ванюшкой сухарей. Аленушке дала два повесма, а своей дочери повесмо.
Пригнали в поле, она и говорит: „Давай, сестриченька, поищемся“. И начали искаться. И она ее начала прибаюкивать: „Усни, глазок, усни, другой; усни, ушко, усни, другое!“ Оне встали, закусили сухарей с Ва́нюшкой, и начала Аленушка прясь, помочь созыва́ть: „Галки-вороны, слетайтесь на помочь“. Слетелись. Кто прядет, кто на про́сни свиват, Буренушка на рога мотат. Опряли, подошли сестричку неродную будить. „Погоним, говорит, сестричка, домой, вечер на дворе“. Она и говорит: „Вы, говорит, опряли, а я не опряла“. — „Ну, говорит, ладно, опрядем когда-нибудь“. Пригнали домой, Аленушка подает две тальки, а родная дочь — повесмо непрядено. Она на нее обозлилась и начала ее бить. На друго утро будит третью дочь свою. Своей дочери напекла пирожков мягких, а Ва́нюшке с Аленушкой сухарей опять дала. Дала Аленушке три пове́сма прясть, а дочери своей два.
Пригнали в поле. Она и говорит: „Давай сестричка, поищемся“. А у мачехиной, не у родной сестре, было три глаза, три уха. „Ты, говорит, меня, сестрица, ищи, прибаукывай“. Она начала ее прибаукывать: „Усни, глазок, усни, другой; не слышь ушко, не слышь друго“. А у ней было три уха и три глаза. Она и не знала. Потом им было голодно с одными сухарями. Они взяли подоили Буренушку и похлебали молочка, и стали сзывать на по́мочь прясть. И созвали галков-ворон: и кто прядет, кто на про́сни мотат, а Буренушка на рога мотала. А неродная сестра ухом одним слышала и все видела. Вот они ее подошли будить домой. Разбудили, говорит: „Пора домой, сестриченька“. И оне пошли домой. Пришли домой. Аленушка подает три та́льки, а родная дочь подает два повесма непряденных. Мачеха обозлилась и начала ее бить. Она говорит: „Ты не бей меня, а бей Аленушку. Это, говорит, не Аленушка пряла, а по́мочь она созывала“.
Мачеха обозлилась. „Давай, говорит, мужик, Буренушку зарежем“. Мужик говорит: „Не надо. Это, говорит, отказа́ла Аленушке мать“. Мачеха загнала мужика, велит резать и резать. Старик согласился. Начали ножи вострить, котлы воды греть. Аленушка вышла, начала плакать: „Буренушка, хотят тебя резать. Ножи вострят бурлатные [булатные], котлы кипят немецкие“. Она говорит: „Ну, не плачь, Аленушка, мою кровку разлей подо всеми трюми [тремя] окошечкими. Мое ушко посади под середним окошечком“. Вышел старик корову резать. Аленушка взяла чашечку, налила крове, разлила ее подо всеми окошечками, а ушко посадила под середним окошечком. Насолили целу кадушку мяса.
И вырос сад большой, и под середним окошечком колодец хороший. Ехал барин[40] и говорит: „Кто бы мне из этого сада вынес яблочка, водички, то я из этого дома взял бы девчонку замуж“. Мачеха услыхала и послала родную дочь за яблокими и за водой. И она вышла, стала черпать воды — и вода стала спущаться ниже и ниже; стала яблоков рвать — оне выше и выше. Потом послала другую дочь. Другая дочь стала черпать воды — и тоже она стала ниже и ниже. Стала рвать яблоки — оне выше и выше. Послала третью дочь. И третья дочь стала черпать — вода ниже и ниже. Стала рвать яблоки — они выше и выше. Потом она пошла сама, мать. Яблоки выше и выше. Она взяла кочерьгу и не достала кочерьгой. Стала черпать воды — вода ниже и ниже. Она взяла крюк — и крюком не достала.[41]
Послала Аленушку. Аленушка взяла блюдечко — ей падают яблоки в блюдо. Стала чайной чашкой черпать воды. Вода стала выше. И подала ему пить, и он напился. И говорит: „Будь [почти: бучь] моей невестой. Приеду за тобой скоро я“. И вот нарядили Баби-яги доч [„ч“ твердое],[42] посадили за стол, а Аленушку положили под колоду. Приехал жених. Посадили с невестой рядом, а мачеха пекла блины.
41
В 1-м варианте было: „Она набрала яблоков под яблонями, с земли, а воды почерпнула болотной. Барин посмотрел и говорит: «Куда мне эти яблоки, плохие. Дайте мне хороших, с яблони!»“