Ну, он опять сидит плачет. „Где же, говорит, я их могу всех достать? Архиереи чтобы были и певчих сорок человек“. Седит и плачет. Ну, опять ему явилась [Елена Премудрая].[76] „Спи. Все готово будет. Утро мудренее вечера“, — опять ему на ответ сказала. Только она опять сказала ему в ответ: „Поставит завтра нас тятька на одну доску; и мы будем волос в волос и голос в голос. Вот и не можешь ты нас различить. И будет муха садиться на меня. Я, говорит, этак платочком тряхну, шишь, муха-рябуха, не вреди мое белое брюхо. Вот, ты, говорит, уж на меня и бросай. Вот, Кия́нь-море, эта моя невеста, эту беру“.
Он спал, она ему все сделала: и собор, и дощечки, и птицы — все явилося. И певчие, и все. В заутреню был отец. За обедней их венчали.
Своему он прислуге сказал, что не он это хитрил, а Алена Премудрая. „Я, говорит, голову ей верещу́ ее“. Прислуги это слыхали, как он похвалился. Оны ей переказа́ли. Оны давай с им удаляться. Взяла свою подушку, положила в печку. „Топись, моя подушка, говорит, трое суток по утрам, чтобы отец не догадался“. Оны с ним и скрылись, поехали на его родину. А тут утром выйдут. „Посмотри, на слуг говорит, топится ли ув Алены Премудрой хата?“ — „Топится, говорит, трое суток топилась“. Эты дочери отцу переказа́ли, что Алена Премудрая скрылася.
Отец прислуг послал вдого́ни — догонять. Алена Премудрая пройдет немного, припадет брюшком, послушает ушком: еще все ничего не слыхать. А эта[77] припала брюшком, послушала ушком: сечас колеса тут же гремят. Догоняет. Она сделалася табуном овец, а его пастухом сделала. „Потом, есь подойдут, будут спрашивать у тебя, а ты: «Тря́кашки-бу́кашки, пора в лесу гнать». Одно слово труби́ и не отвечай им ничего“. Ну, они у него спрашивали, спрашивали, уехали. Оны опять сделались муж с женой, опять пошли.
Ну, он [Киян-море], так как оны приехали, он догадался, что она мудрит. „Поезжайте, говорит, опять туда, пастуха берите“. Они поехали. Она опять припала брюшком, послушала ушком. Опять услышала: едут, колеса гремят. Она сделалась сама собором, а его — попом. А ему велела сказать: „Ты, говорит, труби́ только «Кабы вас не было, я бы вас не видал“. Он только труби́т это и ладно. Ну, влезли опять, стояли-стояли, опять обратно уехали.
Ён больше обозлился, это Кия́нь-море. Уж поехал сам в пого́нь. Она припала брюшком, послушала ушком, [услышала], что уж недалеко едет. А уж она знает, что это отец едет. Она сделалася сама озером, а его сделала уткой. „Плыви, говорит, к тому бережку, к своей родине, а то он тебя похити́т“. Он ли того озера крутится, чтобы утку схватить. Стал его пить. Пил-пил, половину выпил. Только бы его схватить. А она опять напустила целое озеро воды. Тут на краю же брюхо и лопнуло. Он и ко́нчился здесь.
Ну, оны сделались опять муж с женой и пошли на его родину. Ну, пыдышли́ [подошли] к ихому селу. Раскинула она свой белый шатер. Посылает своего мужа к отцу с матерью. Говорит: „Иди к отцу с матерью, со всеми ими целуйся, а встретит тебя твоя сестра чернощо́чка, с ней не целуйся, а то и меня забудешь“. Он говорит: „Что ты, говорит, разве я тебя забуду? Я и целовать не стану ее“.
Ну, пришел он в дом, отец с матерью обрадовался, что он воротился. Поцеловались: и отца поцеловал, и мать поцеловал, а сестренку не стал целовать. Ну, оны его тут угостили, как следует быть со свиданьем. Он лег и уснул. А эта чернощо́чка говорит: „Мамынька, он меня не поцеловал, я его хоть сонного поцелую“. Ну, и поцеловала.
Он и забыл ее, Алену Премудрую, что она его из про́пасти эдакой вывела. И забыл там во чистом поле, во белом шатре. Сейчас, как отец с матерью жили богато, оне за него сейчас сватать. Усва́тали невесту. Скрутили свадьбу.
Ну, она, Алена Премудрая, сделала так, что в день свадьбы во всем селе огни погасли. А она расклала там огонь: ясно у ней горит. Тут с села посылают туда к ей за огнем посланников. Пришли за огнем, она не дает. „Принесите, говорит, мне хоть в горсти мучки“. Принесли ей мучки. Она сделала, што еще и не донесли туда огня, а уж во всех избах загорелись огни, спи́чки стали дуться, а то как залиты все были. Ну, она сделала два шарички (шаричка) и сделала из этих шаричков два голуби: голуб с голубкой. Их привели под венец: мужа ее с невестой. Голуб еще́ с голубкой, как ее везли, летели они за ними. Как они ли церкви приостановилися, то голуб с голубкой сели ему на плечо, и стал он гласи́ть ему: „Не забудь, голубь, голубку, как Иван-руський забыл свою Елену во чистом поле, во белом шатре“.