- Что это значит? - милостиво спросил молодой сын неба.
- Повелитель вселенной, - отвечал церемониймейстер, - есть в нашей премудрой стране обычай ставить эту простую корзину у великолепного трона императора. В течение жизни богдыхан пишет на бумажках свои тайные желания и опускает в корзину. И при жизни богдыхана никто не смеет коснуться этой корзины. Когда же небо снова похищает его у земли, другими словами, когда он соединяется со своими предками, иначе говоря, когда он умирает, - эти бумажки развертываются, желания почившего богдыхана всенародно читаются и свято приводятся в исполнение.
- Отличное обыкновение! - сказал Юн-Хо-Зан. - Я хотел бы узнать, какие желания были высказаны моими святыми предками!
- На это нелицеприятно ответит тебе придворный историк, милость солнца!
И вперед с поклонами выступил придворый историк, готовый отвечать.
- Много ли желаний было найдено после моего прадеда, великого Тун-Ли-Чи-Сана, и каковы они были? - спросил богдыхан.
- Свет солнца! Улыбка небес! Когда небо ограбило землю, и твоего великого прадеда не стало больше с нами, в его корзине было найдено столько записок, сколько дней было в его справедливом и славном царствовании. И на всех записочках было написано одно и то же. Каждый день, отходя ко сну, он писал одно и то же тайное желание.
- В чем оно заключалось?
- Твой прадед, великий Тун-Ли-Чи-Сан, был премудрым, а главное, справедливым правителем. Изо всех добродетелей он больше всего стремился к этой. Справедливость, как цветок, цвела в его сердце. И его единственным желанием было: "Пусть судьи судят справедливо, мудро, честно и нелицеприятно". Когда, по священному обычаю, это желание было прочитано всенародно, все пали ниц и восславили божественную премудрость почившего богдыхана.
- Было ли исполнено это желание, как то подобает? - спросил богдыхан.
- Повелитель, мудрость, радость вселенной! - падая на землю, ответил придворный историк. - Не люди, а обстоятельства управляют землей. Планеты имеют влияние на ход земных дел. Среди драконов, управляющих миром, есть не только добрые, но и злые. "Между намерением и делом, - сказал Конфуций, - столько же расстояния, сколько между добром и злом". Человек часто походит на безумца и на слепого: идет налево, когда хочет идти направо, и шагает по рытвинам, когда рядом прямая дорога. Словом, желание твоего премудрого прадеда пока еще не приведено в исполнение.
- Ну, а каковы были желания моего деда? - захотел знать Юн-Хо-Зан.
- Правление твоего деда, великого А-Пуо-Чин-Яна, было продолжительно и счастливо, - отвечал придворный историк, - он получил в истории имя Бескорыстного. Когда бывал виновен кто-либо из вице-королей, и надо было наложить на него штраф в пользу казны богдыхана, - Бескорыстный предпочитал отрубить виновному голову. Он был не из тех, которых можно лечить металлами, как это издавна практикуется в нашей медицине. Блеск золота не излечивал его от гнева, и когда прочли его записки, оказалось, что лишь одна печаль омрачала его сердце. Он имел мудрый обычай писать свои записочки каждую новую луну. Когда новая луна всходила на небе, твой дед беседовал со своей душой, записывал ее тайное желание и опускал в корзину. После него было найдено столько же записочек, сколько лун было в его царствование. Его душа была мудрая душа, и ее желание было всегда одно и то же желание. На всех записочках было написано одно и то же: "Пусть мандарины не берут взяток!"
- Исполнилось ли это желание? - спросил Юн-Хо-Зан. - Повелитель вселенной, - воскликнул в ответ придворный историк, - правление его сына, твоего премудрого отца, было огорчено только одним: тем, что мандарины брали слишком много взяток!
- Хорошо, - помолчав, сказал Юн-Хо-Зан, - а много ли записочек нашли после моего отца, премудрого Хуар-Му-Сяна, да будет имя его славно в века веков?
- В корзине твоего отца, - отвечал придворный историк, - была найдена всего одна записочка. В ней вылилась мудрость всей его жизни. Он написал: "Как бы я хотел не быть богдыханом!" И он был единственным богдыханом, желание которого исполнилось. С тех пор, как он умер, он перестал быть богдыханом.
- Хорошо! - сказал Юн-Хо-Зан и обратился к верховному церемониймейстеру:
- Можете опрокинуть корзину вверх дном, а также уберите бумагу, тушь и кисточки. Я не думаю, чтоб мне все это понадобилось.
И все дивились премудрости молодого богдыхана. ПЕРВАЯ ПРОГУЛКА БОГДЫХАНА
Богдыхан Сан-Ян-Ки, - да будет он примером для всех! - всю благословенную жизнь свою питал особое пристрастие к познаниям и путешествиям. Тем не менее, он благополучно царствовал 242 луны (20 лет и 2 месяца), и ему не удалось никогда видеть даже Пекина. Конечно, причиною этого был вовсе не недостаток желания. Каждый день богдыхан объявлял своему первому и полномочному министру Джар-Фу-Цяну:
- Сегодня я отправляюсь На прогулку и посмотрю Пекин!
Первый министр кланялся в ноги и спешил отдать необходимые приказания. Являлась стража, музыка, приносили паланкины, знамена, мандарины садились на коней. Первый министр докладывал:
- Все готово для исполнения твоей воли, сын неба!
И богдыхан шел садиться в паланкин. Но в эту минуту всегда что-нибудь да случалось. То выходил из толпы придворных верховный астроном, повергался на землю и говорил:
- Властитель вселенной, еще минута, и над Пекином разразится страшная гроза с ливнем и градом, величиной в ласточкино яйцо, которые ты кушаешь. Страшный вихрь будет слепить глаза, и ничего нельзя будет рассмотреть. Беда была бы тому паланкину, который очутится в эту минуту на улице. Его бы подхватило на воздух, завертело, подняло до облаков и потом так шарахнуло бы об землю, что, конечно, сидящий в нем не остался бы жить ни одного мгновенья. Такой страшный ураган разразится сегодня надо всем Пекином, исключая твоего дворца и сада. Само небо не смеет их тронуть. Так написано среди звезд и переписано в наши книги, радость вселенной.
То выходил вперед придворный историк, кланялся в ноги и говорил:
- Повелитель земли! Позволь тебе напомнить, что сегодня как раз день смерти твоего великого предка Хуар-Тзинг-Тзуна, жившего за двенадцать тысяч лун до нас, и обычай народный повелевает тебе в этот день безвыходно сидеть во дворце и предаваться, хотя бы наружно, печали!