Некий врач из Шмидеберга, болтун и хвастунишка, имевший обыкновение ходить в Исполиновы горы за целебными травами, также изредка удостаивался чести беседовать с гномом, не будучи с ним знакомым. Тот являлся ему то в образе дровосека, то путешественника и не без удовольствия выслушивал поучения шмидебергского эскулапа[28] о его чудесном искусстве врачевания. Он был так любезен, что подчас нес за ним изрядную часть пути тяжелый сноп трав и указывал ему на некоторые, еще неизвестные тому целебные их свойства. Но врач, считавший себя более сведущим в ботанике, чем дровосек, обижался на эти поучения и однажды недовольно проворчал:
— Всяк сверчок знай свой шесток. И незачем дровосеку учить врача. Но раз уж ты так сведущ во всех травах и деревьях — от зверобоя, растущего на каменных стенах, до кедра ливанского, — то скажи мне, мудрый Соломон[29], что появилось прежде: желудь или дуб?
Дух ответил:
— Наверное, дуб, ибо плод происходит от дерева.
— Дурак, — отвечал врач, — откуда же произошло первое дерево, как не от семени, заключенного в плоде?
Дровосек возразил:
— Этот вопрос, знаешь ли, для меня слишком мудрен. Но и мне хочется предложить тебе один вопрос: кому принадлежит земля, на которой мы стоим, — королю Богемии или хозяину гор? (Так называли соседи горного духа с тех пор, как на опыте убедились, что имя «Рюбецаль» было под запретом в горах и приносило произносившим его одни колотушки да синяки).
Врач незамедлительно ответил:
— Я считаю, что эта земля принадлежит моему господину, королю Богемии, а Рюбецаль — лишь плод воображения, бессмыслица, пугало, выдуманное для детей.
Едва произнес он эти слова, как дровосек вмиг обратился в страшного великана с горящими глазами и свирепым лицом. Он яростно набросился на врача и заорал грубым голосом:
— Вот он, Рюбецаль! Я тебе покажу такое пугало, что и костей не соберешь!
Он схватил его за шиворот и давай швырять от дерева к дереву, от скалы к скале, как это проделал некогда в комедии черт с доктором Фаустом; напоследок вышиб ему глаз и бросил на землю полумертвым. С тех пор врач закаялся ходить в горы за травами.
Вот как легко было потерять дружбу Рюбецаля! Но так же легко можно было и приобрести ее. У одного крестьянина, жившего в окрестностях Рейхенберга, злой сосед оттягал все имущество и землю, и когда по приговору судьи увели последнюю коровенку, у него ничего уже не оставалось, кроме измученной жены и полудюжины детей, половину которых он охотно заложил бы судьям за свою последнюю скотинку. Правда, была у мужика еще пара здоровых, крепких рук, но их было недостаточно, чтобы прокормить себя и семью. Сердце сжималось от горя, когда его маленькие галчата просили хлеба, и нечего было дать им, чтобы утолить мучительный голод.
— Будь у меня сто талеров, — сказал он своей жене, убитой горем, — я поднял бы наше разоренное хозяйство и приобрел новый участок земли подальше от кляузного соседа. У тебя есть богатые родственники по ту сторону гор. Думаю сходить к ним, рассказать о своей нужде. Может, кто из них сжалится и ссудит мне по доброте сердечной от излишков своих необходимую сумму под проценты.
Удрученная женщина согласилась на это предложение, ибо иного выхода она не видела, хотя и слабо надеялась на успех. Рано утром муж собрался в путь и, прощаясь с женой и детишками, сказал им в утешение:
— Не плачьте, сердце мне подсказывает, что найдется благодетель и поможет нам больше, чем все четырнадцать угодников, к которым я так часто и напрасно паломничал.
Затем сунул в карман корку черствого хлеба на дорогу и ушел. Усталый и изнуренный полуденным зноем и дальней дорогой, пришел он под вечер в деревню, где жили богатые родственники. Но те и знать его не желали, не то чтобы приютить. Со слезами на глазах сетовал он на свою нужду, но жестокосердые скряги словно оглохли, да еще осыпали его упреками и оскорблениями. Один говорил: «Добро береги смолоду»; другой: «Гордость — источник всех бед»; третий: «Что посеешь, то и пожнешь!»; четвертый: «Каждый сам — кузнец своего счастья».
Так издевались и насмехались они над беднягой, ругая мотом и лентяем, а потом и совсем вытолкали за дверь. Не ожидал бедняк такого приема от богатой жениной родни. Безмолвный и печальный, поплелся он из деревни, и так как у него не было денег, чтобы уплатить за ночлег на постоялом дворе, пришлось заночевать в поле, под стогом сена. Но глаз он так и не сомкнул и все ждал рассвета, чтобы отправиться домой.