Так, например, герои цикла ительменских сказок о Кутхе, а именно — сам Кутх, его жена Мити, их дети Эмэмкут, Синаневт и другие, несмотря на принадлежность к птичьему роду (Кутх — мифический ворон, Мити — сорочья дочь), выступают в облике людей, но чаще всего — в зверином окружении. Сам Кутх при нужде оборачивается вороном, но лишь на короткое время, для исполнения своей магической миссии. Способность перевоплощаться в ворона унаследовал от родителя и его старший сын Эмэмкут. Лишь Мити во всех сказочных ситуациях остается человеческой женщиной, хотя и рождена сорокой. Между тем дочери Кутха и Мити вступают в брачные союзы как с человеческими, так и со звериными персонажами. Сам Кутх, отлучаясь из семьи, попадает обычно в звериное окружение.
Вместе с тем в ряде других сказок Кутх окружен только человеческими персонажами, например в сказках о ложной смерти Кутха, где Мити с детьми разоблачает его как плута и тунеядца. Это, скорее, бытовые сказки. В сказках «Кутх и Мити» (№ 170), «Как Кутх и Мити за орехами ходили» (№ 171) мужские персонажи Кутх и Эмэмкут, отлучившись от женщин, оборачиваются воронами (каждый в отдельности). Это уже не животные, а волшебные сказки, в которых главным персонажем выступает тот же Кутх.
В корякских сказках о Куткыннеку (Куйкынняку) и Эмэмкуте, продолжающих ительменский сказочный цикл о вороне Кутхе, образ вороньего героя также не имеет четкого выражения. Так, в сказке «Путешествия Куйкынняку» (№ 125) невозможно определить внешний облик героя: человек это или ворон, Куйкынняку сопровождает нерпа-акиба и приводит в морскую пучину к китовому народу, затем — к моржовому народу, нерпичьему, лахтачьему. Разные породы морских зверей здесь изображаются в виде отдельных человеческих общин. Куйкынняку в благодарность за гостеприимство отдает свою дочь Тинианавут в замужество лахтачьему народу. В ительменской сказке «Кутх и краб» (№ 174) Кутх попадает в подводное царство морских людей и за утоление жажды отдает им в замужество своих дочерей. В той и другой сказке пережиточно сохраняются представления о мифических контактах и кровных связях между человеком и зверем. Мифологическая основа сказок о Кутхе — Куткыннеку в ительменско-корякском фольклоре представляется несомменной. Вместе с тем прямолинейное отнесение многих из сказок этого своеобразного цикла к тому или иному жанру вызывает затруднения в связи с теми изменениями и наслоениями, которые они претерпели в результате своего формирования.
Более определенно жанр сказок о животных выделился в эскимосском и чукотском фольклоре, где четко наметились две линии поведения животных персонажей: один выступают в роли тотемных помощников человека в волшебно-мифической сказке (касатка, ворон, волк, лиса, гагара, олень, мышка, лаух), другие — в роли хитрых, ловких, смелых, изворотливых деятелей (лиса, олень, горностай, сова, бакланы, чайки, заяц) или же глупых и трусливых увальней (бурый медведь, волк, ворон). Именно вторая группа произведений устного творчества с участием животных персонажей составляет жанр животной сказки.
Для животной сказки характерно полное отсутствие волшебно-мифических деяний героев. Здесь участники событий ведут обыкновенный охотничий образ жизни, часто подражая в своих действиях людям; они имеют орудия труда, добывают и готовят пищу, изготовляют одежду, строят жилища, заключают браки, воспитывают детей, ведут борьбу со своими врагами.
В животных сказках победителями выходят, как правило, существа физически немощные и малые, но обладающие умом, хитростью и ловкостью 51. В сказке «Аканныкай» (№ 107) волк съедает важенку, а олененка оставляет на вырост, чтобы закусить, когда подрастет. Олененок, тренируясь в прыжках по скалам, становится сильным оленем и побеждает волка. В керекской сказке «Лиса и ворон» (№ 115) животные персонажи имеют полный комплект предметов быта и охоты. Они ведут человеческий образ жизни. Лиса пытается обманывать ворона, но он разоблачает и унижает ее. К таким «чисто» животным сказкам относится значительное число сказок, включенных в настоящее собрание.
Особое место среди животных сказок эскимосов и чукчей занимают детские сказки-дразнилки о рыбе-бычке и олене, о бычке и лисичке и ряд других. В этих сказках персонажи посредством песенок дразнят друг друга, обзывая обидными словами.
Среди сказок с животными персонажами (животные и волшебно-мифические) имеются сказки топонимического содержания, кумулятивные, сказки с этиологическими или космогоническими сюжетами и концовками.
Олицетворение животного мира в устном творчестве палеоазиатов теснейшим и непосредственным образом взаимодействовало с их изобразительным и вокально-танцевальным искусством. В народных эскимосско-чукотских танцах и песенных импровизациях, исполнявшихся до недавнего времени на праздничных торжествах, посвященных удачной охоте на кита или моржа, а у чукчей-кочевников — осеннему забою оленей, искусно изображались картины трудовой жизни людей. В этих произведениях искусства нашли свое отражение также и космогонические представления древних охотников о мирозданческой миссии сказочного ворона, касатки и других животных («Танец ворона», «Танец касатки», «Танец чайки»). В танцах, изображающих производственно-охотничьи процессы, отражалось глубокое практическое знание звериных повадок и анатомического строения животных.
В наскальных изображениях (петроглифах) Чукотки, открытых впервые в этих северных широтах советскими геологами и археологами в 1965–1967 гг., рукой древнего художника исполнены впечатляющие картины охоты на дикого оленя и морского зверя 52. Высеченные на скалистых отрогах Пегтымельской скалы рисунки оленей, волка, собаки, охотника на каяке, вонзающего в плывущего оленя копье, сценки морской охоты на кита являются свидетельством высоко развитого древнего изобразительного искусства, отразившего реальную жизнь древних охотников этого края. Вместе с тем рядом с правдивым изображением окружающего мира древний художник запечатлел на каменных плитах также и мифические картины, являющиеся несомненным отражением художественно-фантастических представлений палеолитического охотника.
К таким рисункам относится изображение танцующих женщин с огромными шляпками грибов-мухоморов на голове. Это наскальное изображение веселых женщин-мухоморов находит прямую параллель с содержанием ительменской сказки «Челкутх и девушки-мухоморы», № 189 (из цикла сказок о вороньем герое Кутхе), в которой веселые лесные девушки-мухоморы увлекают героя сказки и уводят с собой. В их мире он забывает о жене и детях. Наступает зима, а с ней и голодное время. Челкутх уходит на леса к жене и детям, а увлекшие его мухоморы засыхают в лесу.
Мухоморы, употреблявшиеся коряками и чукчами в качестве одурманивающего средства, одухотворялись ими и, как свидетельствует В. Г. Богораз, являлись пьяным людям в странной человекоподобной форме. Персонификация палеоазиатами явлений и предметов окружающего мира равным образом распространялось и на мухоморы, употребление которых приводило человека, в ненормальное психическое состояние. Изображение в наскальных рисунках и устном искусстве палеоазиатов Чукотки и Камчатки веселящихся женщин с шапкой-грибом на голове, как и другие параллели в сюжетах устного и изобразительного искусства, является убедительным свидетельством связи мифологических представлений народностей этого региона с их охотничьим бытом и жизнью. Эти представления наиболее многогранно нашли свое выражение в мифах, сказках и сказаниях всех коренных народностей Чукотки и Камчатки.
Бытовые сказки (или бытовые рассказы) повествуют об особенно памятных и типичных событиях, происходивших при разных ситуациях ранее и закрепившнхся в устной традиции народа. Особенностью этого жанра устного повествовательного творчества народностей Чукотки и Камчатки является отражение бытовых и социальных сторон их жизни, межплеменных отношений, борьбы героя с врагами-обманщиками, насильниками и угнетателями; в сказке этого жанра высмеиваются хвастовство, самонадеянность, лень, глупость. Герою бытовой сказки помогают не чудесные помощники, а ум, справедливость, находчивость, превосходство в силе и ловкости.