Проделки обезьяны или черепахи нередко приписываются героям наиболее популярного среди обитателей равнин сказочного жанра, известного в фольклористике под названием сатирической сказки, порой концентрирующейся в анекдот, порой образующей шванк — цепь анекдотических эпизодов [10, 59]. В своей работе о герое волшебной сказки Е. М. Мелетинский, характеризуя русский сказочный тип — Иванушку-дурачка, говорит, что он "варьируется в пределах между "дураком" — подлинные глупцом и "дурачком"-хитрецом, причем обычно ближе к хитрецу" [6, 226]. В сатирических сказках христианизированных народов Филиппин мы встречаемся с несколькими типами героя. По данным Фэнслера, наиболее популярны здесь сказки о "набитом дураке". Из материалов данного сборника к ним относится тагальский шванк о Ленивом Хуане ("Хуан дурак") и сказка висайя "Хуан Полоумный". Как отмечает Э. К. Менес, непроходимая глупость и лень не мешают Ленивому Хуану, пе чуждому порой приступов своеобразного вдохновения, "стать человеком" и найти наконец свое место под солнцем [56, 90], чего нельзя сказать о Падоле из одноименной сказки моро: рассердившись на варящихся в горшке птиц-носорогов, будто бы грозящих его заклевать, он разбивает горшок и ошпаривается насмерть [62, 87 — 90].
Один из самых поразительных подвигов Ленивого Хуана — погребение заживо собственной матери — приписывается одновременно и комическому герою моро (таосуг и сулу-самаль) — Посонгу. Однако в большинстве фольклорных текстов, записанных недавно на островах Сулу X. Арло Ниммо, Посонг оказывается не дураком, а хитрецом, ловким мошенником, беспардонно издевающимся над великими мира сего и ловко избегающим расплаты. Действие этих сказок переносится в сравнительно недавнее прошлое Сулу, когда здесь правил еще суверенный султан. Социальный протест приобретает в этих сказках эротическую окраску — торжество Посонга над султаном выражается в них в виде совокупления героя с дочерьми или женами султана [59, №№ 1, 2, 3].
Широко распространены и аналогичные сказки висайя о Хуане Пусонге — ловкаче и обманщике. Некоторые мотивы в них полностью совпадают с мотивами сказок о Посонге [59, № 1; 43, 316]. Именно Хуан Пусонг оказывается у висайя героем хорошо известной по фольклору разных народов мира (см. Андреев, 1535 В) сказки о хитреце, который избегает казни через утопление, заманив вместо себя в мешок легковерного прохожего [55, № 1]; тот же сюжет связан с именем Посонга (Пусонга) у моро [59, № 3] и у горцев-мангианов, обитающих на острове Миндоро по соседству с висайя [см. 33, 151 — 154]. Сказки на этот сюжет, уступая по своей популярности сказкам о набитом дураке, почти так же популярны среди христианизированных народов Филиппин, как сатирические сказки о мнимом знахаре (Андреев, 1641, ВР II 98), представленные в нашем сборнике тагальской сказкой "Суан Экет".
В данном сборнике наряду с сатирическими сказками и анекдотами обильно представлены волшебные сказки равнинных народов, в общем единодушно свидетельствующие в пользу "чудесного единообразия" этого жанра, блестяще продемонстрированного в книге Проппа. Так, взяв три сказки нашего сборника, по-видимому представляющие три наиболее распространенных, по данным Фэнслера, сюжета филиппинских волшебных сказок[16], а именно сказки "Пабло и принцесса", "Каранкал" и "Кочинанго", убеждаемся, что при всем различии отдельных функций, действующих лиц и их атрибутов первая и третья из них — обе развиваются от недостачи, через встречи с дарителями и приобретение волшебных средств к решению трудной задачи, женитьбе и воцарению героя, тогда как во второй сказке за изгнанием героя следует приобретение волшебныхиом ощников, борьба и победа над антагонистом, троекратное решение трудных задач, а затем возвращение героя к родителям.
Нетрудно убедиться, что почти по всем признакам эти сказки представляют собой завершающий этап движения от мифа к сказке, охарактеризованный Е. М. Мелетинским и его соавторами [7, 99 — 100]: основная коллизия в них демифологизирована, семейное начало выступает на первый план, в фокусе сказки оказывается личная судьба ее героев, а в двух из них итогом является компенсация социально обездоленных героев — дурачка "Кочинанго" и безжалостно изгнанного своими родителями Каранкала. Тот факт, что Каранкал побеждает своего антагониста приемом трикстера, позволяет говорить о том, что в соответствующем тексте проглядывают черты сатирической сказки. С еще большим правом это можно сказать о таких сказках, как бикольская "Хуан и бурин-кантада" или висайские сказки "Хуан Пусонг и Макаандог" и "Хуан Пусонг Полосатый и обезьяна", в которых выступают популярные герои сатирических сказок, побеждающие своих антагонистов с помощью волшебных помощников или путем обмана — явление хорошо известное, например, по восточнославянским сказкам [см. 6, 226].
16
У Фэнслера они именуются: "Соревнующиеся женихи", "Каранкал" и "Гуатчинанго" [32, VIII].