Ерошка подошел близко к зеркалу и поднес к глазам стекло.
Он видел, как его отраженье в зеркале задернулось словно дымкой, как затем эта дымка стала рассеиваться, как на него глянула пара страшных глаз, горящих блеском ужаса и испуга. Больше Ерошка не видел ничего — больше ничего и не было в зеркале: только эти два глаза словно висели в воздухе и пристально смотрели на него. И это было так ужасно, что в висках Ерошки застучала кровь, сердце заколотилось в груди и на лбу его выступили капли холодного пота.
Ерошка рванулся назад, но пара глаз держала его и притягивала все ближе.
Его рука со стеклом словно приросла к лицу, крик застрял в горле. Ерошке казалось, что еще мгновенье — и глаза проглотят его. Он сделал последнее страшное усилие и свободной рукой изо всех сил ударил по этим глазам. Зеркало со звоном разлетелось на куски, виденье исчезло, и Ерошка, сжимая в кулаке стекло, бросился бежать.
Он слышал, как за ним гонятся по пятам и кричат не то люди, не то те странные чучела, и чудовища, в, которых обратились для него эти люди чудесной силой стекла, как сам он сейчас обратился в пару горящих глаз.
Он бежал, не останавливаясь, не оглядываясь, сам не зная куда, и ничего не соображая. Улицы, дома, люди, экипажи, — все это мелькало перед его глазами и проносилось вихрем.
Затем дома стали реже, погоня прекратилась; ноги его, вместо камня мостовой, ощущали уже мягкую дорогу. Силы Ерошки истощались и, добежав до опушки леса, он без сознания повалился на траву.
Когда он очнулся, — солнце уже зашло, и трава была покрыта росой.
Ерошка чувствовал себя усталым и разбитым. Рука его была порезана стеклом, которое он сжимал в кулаке, другая рука ныла от сильного удара по зеркалу. Он едва стоял на ногах, его лоток, и шапка, с зашитыми в ней тремя рублями, были потеряны в бегстве.
Ерошка огляделся по сторонам и увидел, что упал близ большой проезжей дороги, невдалеке от города. Куда вела эта дорога, он не знал; но он помнил, что ждет его в родном городе: те же наскучившие ему здания, магазины, ночлежка, та же бесконечная вереница людей и… ни одного человека.
И, повернувшись спиной к городу, медленно ступая усталыми ногами, Ерошка пошел по направлению к лесу, куда, в густую темноту, убегала проезжая дорога…
На окраине небольшого города стоял старый дом, по виду очень странный. Ни одно из его окон не выходило на улицу, а вместо них на внешней стене были нарисованы ставни, задвинутые засовами. Так как этот дом никогда не отделывался заново и не красился, то штукатурка местами отвалилась вместе с краской, с крыши свешивались лоскутья листового железа, водосточные трубы снизу были оборваны, и здание имело самый невзрачный вид. Но ворота дома были крепки и очень внушительны.
Каков был дом со стороны двора и со стороны большого сада, который к нему прилегал, о том многие раньше знали, но успели позабыть. Дело в том, что про это странное здание ходила среди населения дурная слава. Всем было известно, что в доме никто не живет уже лет двадцать, с тех самых пор, как хозяин дома, большой богач, уехал навсегда за границу и сдал управление домами нотариусу, запретив отдавать дом внаймы. А между тем соседи говорили, что не раз замечали, будто кто-то по ночам бродит по саду, хлопает входными дверями, колотит молотком в стену, а иногда со стороны дома доносятся даже разговоры. Говорили, что один мальчик полез однажды в сад через забор и увидал в доме свет сквозь заколоченные окна. Уверяли даже, что он видел там что-то еще похуже, но, к сожалению, проверить это было невозможно, так как мальчик этот был глухонемой.
Но вот однажды все соседи страшного дома переполошились. В один и тот же осенний темный вечер несколько человек ясно слышали скрип отворяемых дверей и несколько мужских голосов, видели яркий свет на дворе. А на утро обратили внимание, что в воротах дома, на размокшей земле, видны были следы лошадиных копыт и колес, а в калитке, по-прежнему запертой на ключ, был защемлен кусок старой выцветшей материи и веревка.