Михаил Осоргин
СКАЗКИ И НЕСКАЗКИ
Эту сборную книжечку я посвящаю тебе, маленькая девочка Туся, моя названая дочь и неизменная героиня. Как и ты — эти сказки и несказки родились на чужбине; как и в тебе — в них детское смешано с недетским. Я писал их не для тебя — в то время земля еще не целовала твоих ножек; но собрал я их для тебя, чтобы обещаньем прочесть тебе эту книжку на мягком диване заманить тебя сюда, в Россию, из далекой прекрасной странны, где мы грелись в лучах чужого солнца.
МОИ СКАЗКИ
(предисловие)
Их имя было — Сказки.
Их мать звали далекой Грезой, их отцом был слабый Человек.
Он родились весной на лепестках первых цветов, в каплях росы, в журчаньи ручейков, в лучах солнца. Это были крохотные существа в забавных нарядах. Одни из них были всегда веселы, задорны, непоседливы; другие мечтательны, задумчивы; но все были одинаково молоды, любили весну, хотели жить, верили в счастье и умели мечтать.
Их отец увидел их впервые на полевых цветах, которые он сорвал по дороге и принес в свою комнату. В этой комнате было темно, сыро и неуютно. Сюда не заходил никто, кроме слабого Человека. Окна были закрыты наглухо, и весенний воздух напрасно старался проникнуть сюда через забитые ватой щели. Только мать Сказок, далекая Греза, заглядывала сюда изредка; но слабый Человек не любил и боялся ее; он хотел жить и умереть одиноким.
Когда он внес в комнату букет полевых цветов, поставил его в воду и сел в кресло, он сразу увидал, что случилось что то важное, что все кругом изменилось, просветлело. Его бумаги и книги, — скучные, толстые книги, — пожелтели, свернулись и съежились. Из щелей окна вывалилась вата, и окно распахнулось само собою. Повеяло свежестью; на темных обоях солнце черкнуло яркую полосу, воздух задрожал от шума бесчисленных крылышек. Он понял, что уже не он здесь хозяин, что теперь здесь самовольничают крошечные созданья, дети его и далекой Грезы. Он принес их с поля, притаившихся в лепестках цветов.
Их было множество, целые рои, целые тучи! Яркие, красные, зеленые, золотые, белые, всех цветов радуги, они вились вокруг его лица, слегка задевая его крылышками, и пели, и шумели, и жужжали. Они шуршали в его бумагах, устроили хор на его плече, щекотали его усы душистым колоском. Слабый Человек хотел сердиться — и улыбался.
На плече его пели:
— Мы — Сказки, мы все — твои дети. Наша мать, далекая Греза, послала нас к тебе сказать, что пришла верна, что с гор сбежали потоки и земля жадно дышит. Ты пойдешь к нам, в наши поля, в наши леса, в наши прохладные уголки. Ты будешь жить с нами.
Слабый Человек пробовал бороться. Он говорил:
— Я не звал вас, я вас не знаю. Я не любил вашей матери и давно расстался с ней.
— Не правда! — хором пели Сказки. — Ты любил далекую Грезу, ты думал о ней еще вчера! Ты знал и нас еще давно-давно, когда сам был маленьким.
От лилового полевого колокольчика спускалась на стол паутинка. Крошечная сказка в лиловом костюме дернула за нее, и колокольчик прозвенел:
— Так, так, верно, так…
Сказки засмеялись и засуетились.
— Сейчас будет открыто заседанье, — заявила сказка в белом. — Прошу всех занять места!
Они важно расселись на зеленой площадке листа павилики. Музыканты сидели особо. Лепесток земляники служил кафедрой. Первым оратором была самая крошечная сказка в розовой рубашонке. Ее встретили радостным смехом и хлопаньем в ладоши. Она держалась очень важно.
— Уж меня то ты должен бы помнить, — сказала она, обращаясь к слабому Человеку. — Когда тебе не было еще и году и ты спал при свете лампадки, я сторожила твой сон. Иногда ты просыпался и начинал плакать. Тогда я пела тебе колыбельную песню, нежным крылышком вытирала тебе слезы, и ты вновь засыпал улыбаясь. Помнишь ты мои песни?
Слабый Человек сказал:
— Немного помню. Помню, как во сне.
Сказки засмеялись, захлопали. Сказка в белом призвала всех к порядку. Вышел новый оратор в костюме незабудки.
— Я учила тебя говорить. Ах, как трудно это было! Твой язык так плохо слушался, и ты смешно путал слова. Часто ты без всякого смысла лепетал какое-нибудь слово, которое тебе понравилось. Мне пришлось таки повозиться с тобой, пока ты научился составлять фраза! Тебе было бы стыдно забыть свою терпеливую наставницу.
— Я помню и тебя, — сказал Человек, и снова Сказки радостно захлопали.
Из ряда музыкантов вышла сказка, одетая кузнечиком. Она певучим голосом говорила:
— Я твой первый профессор пенья. О моем усердии ты можешь судить по тому, что и сейчас еще помнишь свои детские песни. Ты был прилежный ученик. Мы певали вместе целые дни, и летом нам вторили птицы.