— Почему же всё-таки наш Орешек никогда не лает?
Шулитка к делу отнёсся со всей серьёзностью: пошёл в трактир и три дня и три ночи там всё размышлял; на четвёртый день ему уже спать захотелось, носом он так и клевал. Подозвал он трактирщика и вытащил из кармана горсть мелочи, чтобы расплатиться. Вот стал он считать деньги — считал, считал, но сам чёрт ему, видно, мешал, никак он не мог сосчитать.
— Ну, Шулитка, — говорит трактирщик, — видно, тебя мамаша считать не научила?
Тут Шулитка забыл и про счёт, хлопнул себя по лбу и побежал к дедушке.
— Хозяин, — закричал он ещё в дверях, — готово дело! Орешек потому не умеет лаять, что его мамаша не научила!
— Вот так история! — сказал дедушка. — Ведь и правда! Мамы своей Орешек не знает, Ферда и Жанка его лаять не могли научить, собаки по соседству ни одной нет — то-то Орешку и невдомёк, что это за штука такая — лаять! Знаешь что, Шулитка, — говорит дед, — придётся тебе научить Орешка лаять.
Пошёл Шулитка в конюшню к Орешку и стал учить Орешка лаять.
— Гав, гав! — объяснял он ему. — Смотри, как надо делать. Сначала делай так: ррррр, а потом сразу: гав, гав! Ррррр, рррррр, гав, гав, гав!
Орешек насторожил уши, — такая музыка ему почему-то понравилась, сам он не знал почему; и вдруг от радости как залает!
Лай, правда, был немного странный, визгливый, словно ножом по тарелке, но лиха беда начало — ведь и вы сначала азбуки не знали.
Ферда и Жанка слушали, слушали, как старый Шулитка лает, и наконец отвернулись. Они потеряли к Шулитке всякое уважение. Но у Орешка был к лаю огромный талант, ученье у него шло быстро. И когда он впервые выехал на телеге, дело уже шло хорошо: «гав» налево, «гав» направо — словно кто из пистолета выпалил.
С тех пор до самой смерти Орешку лаять не надоедало, и лаял он целый божий день — видно, от радости, что выучился.
Но ездить с Шулиткой и править конями — это была не единственная забота Орешка. Каждый вечер обегал он мельницу и двор, проверял, всё ли на своём месте; облаивал кур, чтобы они не кудахтали, как бабы на базаре; а потом подходил к дедушке, становился перед ним, вертел хвостом и поглядывал так умно, словно хотел сказать:
«Ну, иди уж спать, Карел, я за всем пригляжу!»
Дедушка тогда его приласкает и пойдёт спать.
Днём дедушка частенько хаживал по деревням и местечкам торговать у мужиков хлеб на корню и кое-что ещё — скажем, клевер, семена, чечевицу или мак, — и Орешек непременно бежал за ним, а когда приходилось им возвращаться домой ночью, он ничего не боялся и всегда выводил хозяина на дорогу, если у деда ноги не туда шли.
Вот однажды покупал дедушка где-то семена. Да ведь это было как раз тут, в Зличке. С покупки забежал он на минутку в трактир. Орешек минутку подождал перед трактиром, и тут ему прямо в нос запахло чем-то очень вкусным. Ну такой чудесный запах шёл из кухни, такой дразнящий, что нельзя было туда не заглянуть! Ах ты, батюшки мои, там колбасу ели!
Орешек сел под стол и стал ждать, не перепадёт ли и ему лакомый кусочек. А пока он дожидался, перед трактиром остановился воз дедушкина соседа… как бишь его звали? Ну, хоть бы и Еудал. Еудал увидел дедушку в трактире — слово за слово, и оба соседа уже обнимались и решили ехать вместе домой. Воз тронулся, а дедушка про Орешка-то совсем забыл! А Орешек всё сидел на задних лапках перед колбасой.
Когда люди пообедали, колбасные шкурки они бросили кошке на печку. Орешек проглотил слюнки и пошёл несолоно хлебавши. И тут только вспомнил он про дедушку. Искал он его, нюхал по всему трактиру, но дедушки нигде нет.
— Орешек, — сказал трактирщик, — а хозяин твой вон где! — И показал рукой.
Орешек спохватился и пустился домой один. Сначала бежал он по большой дороге, а потом сказал себе: «Ну и дурак же я! Лесом, через горку напрямик, скорей добегу».
И пустился прямиком по лесу.
Был уже вечер, дело шло к ночи, но Орешек совсем не боялся. «У меня, — думал он, — украсть нечего». Одно худо: голоден он был как собака!
Наступила ночь. Было полнолуние, и, когда деревья расступились и Орешек выбежал на просеку, над вершинами появился месяц. Стало так красиво, так чудесно, что у Орешка от восторга забилось сердце. Лес шумел тихонько, словно кто на арфе играл.
То Орешек бежал по лесу, словно по тёмному-тёмному коридору, а тут вдруг впереди засиял серебряный свет, арфы словно бы заиграли громче, и на Орешке каждая шерстинка встала дыбом; он припал к земле и засмотрелся…
Перед ним был серебряный луг, а на нём танцевали русалки. То были красивые белые собаки, только совсем-совсем белые, словно прозрачные, и такие лёгонькие, что и росинки с травы не стряхнут. Ну, словом, были это пёсьи русалки — это Орешек сразу понял, потому что у них не было того запаха, по которому собака узнаёт настоящую собаку.