Реймун держался как мог, но в сознание не приходил. Шансов, честно говоря, у него нет ни одного. Ни одной миллиардной части процента. То, что мальчишка всё ещё жив -- наверняка дело рук некой "Звезды Истины", в которую верят все аристократы, по словам Паскау. Деревенские называют её ещё проще -- "высшие силы". В дебри здешней религии углубляться не хотелось, а вот вспоминать реальный мир стоило как можно чаще. Ни в коем случае нельзя забывать реальность! Именно там происходит действие всех моих прозаических попыток, причём совершенно неважна их литературная ценность. Главное -- помнить.
***
За прошедшие десять дней состояние больного оставалось стабильно критическим. Произойди нечто подобное в реальном мире, то я бы даже уверовала в силу Звезды Истины, но происходящее всего лишь выдумка. Несмотря на это, угнетающая атмосфера в Приючье достигла апогея: вся деревня и лорд Пеш держали меня в жутчайшем напряжении, ведь Паскау не спешил возвращаться, отчалив в какую-то столицу.
Почему-то раньше я, поглощенная воспоминаниями о настоящей жизни, совершенно не задумывалась о существовании какой бы то ни было столицы, а сейчас стало интересно, какая она? Именно в столицу на переаттестацию отправился Паскау, чтобы продлить врачебную лицензию. Говорить о ней Пеш отказался, вероятно предполагая, что раз уж я ведьма, то знаю все на свете. Такое обращение -- бесит.
В углу "для маленьких пациентов" больше никто не скулит: лайка старосты Бруно стремительно шла на поправку и покинула избушку четыре дня назад. Зато его шубу из пузырей получил Реймун, в бессознательном состоянии страдающий не только от травмы головы, но и от аллергии. Грудь, покрытая желтыми гниющими пузырями, осторожно вздымалась от глубокого дыхания. То же происходило на плечах, а на спине из лопнувших под тяжестью тела пузырей выливался гной. Приходилось приподнимать Сальвера и протирать антисептический настойкой спину гораздо чаще, чем руки или грудь, и менять рубаху.
Мальчишка стремительно терял вес. Без горячего и мяса он хилел, а бульоны, которые глотал чисто на автомате, могли лишь поддержать жизненно важные функции организма. Реймун не умирал, но паралич начинал способствовать атрофированию мышц. Жизнеспособность мозга также попадала под сомнение. То, что с такой травмой Сальвер до сих пор жив, -- чудо.
Обращение "ведьма" бесило, но доктора, вызванные из города Надалем Пешем, заставляли меня сатанеть. Давно привыкшая, что моя избушка -- проходной двор, -- я готова головы посносить "светилам медицинской науки" за их вредность и самомнение. Но, стоит признаться, толк от них значительный, но неэффективный. Антисептические настои, стерильные бинты (обработанные особым раствором и запечатанные в специальные коробки ткани разной ширины и толщины), иные лекарства и рецепты мне показались весьма прогрессивными и действенными. Только не в этой ситуации.
С каждым днем нервозность Надаля Пеша становилась более явной: он страшился смерти товарища и друга. Он ждал нападения, а ожидаемые нападающие -- смерти Реймуна. По крайней мере, так предполагал лорд, поэтому никому не позволял покидать деревню. Даже прибывшим врачам. Тем более им. Ограбление дома на окраине деревни -- проверка. За какого демона принимают иссушившегося от болезни мальчишку, что с ним так осторожничают?
Все пролетевшие дни Сальвер неподвижно пролежал на столе, укутанный в пропитанное успокоительным раствором одеяло. Его "проклятую" тулузу я сожгла еще в тот же день, в который произошел несчастный случай. Из головы все никак не выходил факт симптомов острой аллергии: гниение происходило не из-за заражения, а из-за ожога. Я не сразу поняла, что гнойная жидкость -- это подкожный жир и разжиженные частицы мышечной ткани.
Сметана против гнойников бесполезна, а потому я съела её сама, восполнив запасы организма на ближайший месяц. Наворачивая ложку за ложкой густой сметаны, я время от времени поглядывала на Реймуна, с неделю чувствуя копошащуюся в голове мысль о его спасении. Сформулировать, даже нечетко, не получалось ровно до тех пор, как на мутный вопрос насчет аллергии лорд Пеш ответил однозначно: "Реймун обожает перец".
Отставив миску с остатками сметаны, я медленно спустилась с теплой печи и подошла к столу. Осторожно отодвинув край одеяла, увидела уже знакомую картину: пузыри начинали лопаться и на груди, так что все причины стремительной потери веса выявлены. Радовало одно -- жара не было. Температура более-менее держалась на одном нормальном уровне.
Колдовские силы появляться не спешили. Я и так, и эдак: руки грела над раной, и шептала какие-то заговоры, и еще какую-то ересь делала, приказывая телу исцелиться. Этот мир -- всего лишь коматозный сон. Мир обязан подчиняться моему желанию. Я -- закон и высшая власть. Демиург. Да как вообще возможно, что моя прихоть -- месть -- исполнена мгновенно, а вторая -- исцеление -- никак?!
В неуютной обстановке под страшным давлением я все-таки не выдержала. Не знаю, что я и каким тоном наговорила, но загноившаяся плоть на груди Реймуна нагрелась, вскипела, как вода, и паром поднялась над ним, который быстро рассеялся. Происходил этот процесс долго, но я слишком пристально наблюдала, что потеряла ощущение времени.
Всего десять минут назад испещренная гнойными пузырями грудь сейчас покрыта совершенно чистой, сияющей здоровьем кожей. Не удержавшись, я осторожно прикоснулись кончиками пальцев к розоватой коже и, на мгновение одернув руку, провела ими от правой ключицы до нижней пары ребер. Невероятно. Невообразимо. Новая кожа не сохраняла жар, медленно остывая и бледнея до тех пор, пока не приобрела легкий песочный оттенок.
От созерцания проделанной колдовской работы отвлек доносящийся с улицы гомон. Резко укрыв мальчишку одеялом (от неожиданности и голову тоже, но вовремя спохватилась и исправила ошибку), я проверила его дыхание и с чистой совестью вышла из избушки. Меня ожидали лай собак и общее недоумение охотников во главе со старостой Бруно.
Знакомая мне лайка, бывший пациент, вышла в перед. Она несла в зубах мертвого белого зайца, испачканного кровью. Кровь капала на снег, оставляя маленькие пятна. Лайка ровным шагом подошла ко мне, остановившись в метре, и аккуратно положила тушку у моих ног. Бруно приблизился и потрепал пса по холке.