— Что ж, если самовар не хочет петь, так и не надо! — сказало оно. — За окном висит в клетке соловей — пусть он споет! Положим, он не из ученых, но об этом мы сегодня говорить не будем.
— По-моему, это в высшей степени неприлично — слушать какую-то пришлую птицу! — сказал большой медный чайник, кухонный певец и сводный брат самовара. — Разве это патриотично? Пусть нас рассудит корзинка для провизии!
— Я просто из себя выхожу! — сказала корзинка. — Вы не поверите, до чего я выхожу из себя! Разве так следует проводить вечера? Неужели нельзя поставить дом на надлежащую ногу? Каждый бы тогда знал свое место, и я руководила бы всеми! Тогда дело пошло бы совсем иначе!
— Давайте шуметь! — закричали все.
Вдруг дверь отворилась, вошла служанка, и — все присмирели, никто ни гугу; но не было ни единого горшка, который бы не кичился втайне своей знатностью и не воображал, что он все умеет. „Уж если бы я взялся за дело, пошло бы веселье!“ — думал про себя каждый.
Служанка взяла спички и зажгла ими свечку. Боже ты мой, как они зафыркали, загораясь!
„Вот теперь все видят, что мы здесь первые персоны! — думали они. — Какой от нас блеск, сколько света!“
Тут они и сгорели».
— Чудесная сказка! — сказала королева. — Я точно сама посидела на кухне вместе со спичками! Да, ты достоин руки нашей дочери.
— Конечно! — сказал король. — Свадьба будет в понедельник!
Теперь они уже говорили ему ты — он ведь скоро должен был сделаться членом их семьи.
Итак, день свадьбы был объявлен, и вечером в городе устроили иллюминацию, а в народ бросали пышки и крендели. Уличные мальчишки поднимались на цыпочки, чтобы поймать их, кричали «ура» и свистели в пальцы; великолепие было несказанное.
«Надо же и мне устроить что-нибудь!» — подумал купеческий сын; он накупил ракет, хлопушек и прочего, положил все это в свой сундук и взвился в воздух.
Пиф, паф! Шш-пшш! Вот так трескотня пошла, вот так шипенье!
Турки подпрыгивали так, что туфли летели через головы; никогда еще не видывали они такого фейерверка. Теперь-то все поняли, что на принцессе женится сам турецкий бог.
Вернувшись в лес, купеческий сын подумал: «Надо пойти в город послушать, что там говорят обо мне!» И не мудрено, что ему захотелось узнать это.
Ну и рассказов же ходило по городу! К кому он ни обращался, всякий, как он заметил, рассказывал о виденном по-своему, но все в один голос говорили, что это было дивное зрелище.
— Я видел самого турецкого бога! — говорил один. — Глаза у него что твои звезды, а борода что пена морская!
— Он летел в огненном плаще! — рассказывал другой. — А из складок выглядывали прелестнейшие ангелочки.
Да, много чудес рассказали ему, а на другой день должна была состояться и свадьба.
Пошел он назад в лес, чтобы опять сесть в свой сундук, да куда же он девался? Сгорел! Купеческий сын заронил в него искру от фейерверка, сундук тлел, тлел, да и вспыхнул; теперь от него оставалась одна зола. Так и не удалось купеческому сыну опять прилететь к своей невесте.
А она весь день стояла на крыше, дожидаясь его, да ждет и до сих пор! Он же ходит по белу свету и рассказывает сказки, только уж не такие веселые, как была его первая сказка о серных спичках!
АИСТЫ
(Перевод А. Ганзен)
На крыше самого крайнего домика в одном маленьком городке приютилось гнездо аиста. В нем сидела мамаша с четырьмя птенцами, которые высовывали из гнезда свои маленькие черные клювы, — они у них еще не успели покраснеть. Неподалеку от гнезда, на коньке крыши, стоял, вытянувшись в струнку и поджав под себя одну ногу, папаша-аист; ногу он поджимал, чтобы не стоять на часах без дела. Можно было подумать, что он вырезан из дерева, до того он был неподвижен.
«Вот почет, так почет! — думал он. — У гнезда моей жены стоит часовой! Кто же знает, что я ее муж? Могут подумать, что я наряжен сюда в караул. Вот это почет!» И он продолжал стоять на одной ноге.
На улице играли ребятишки; увидав аиста, самый озорной из мальчуганов запел, путая слова, старинную песенку об аистах; за ним подхватили все остальные:
— Послушай-ка, что поют мальчики! — запищали птенцы. — Они говорят, что нас повесят и утопят!