— Боже, как они глупы, что сидят, закупорившись в доме, при свете потухающих угольев в печи, когда на дворе так хорошо и прохладно, — говорили соседки, которые никак не могли понять, почему они сидели взаперти.
— Эй, пекарки, выходите-ка на воздух, да на прохладу! — кричали соседки.
— У нас в доме прохладнее, — отвечала им мать из-за двери.
— Эге, да тут дело нечисто! — подумали соседки и начали подсматривать и подслушивать у двери.
И в самом деле, сквозь замочную щель виднелось ослепительное сияние и время от времени слышно было, как мать говорила:
— Красное солнышко, красное солнышко, будешь царицей по Божьей волюшке, а Головешечка только кудахтала.
Наконец весть об этом дошла до ушей царя. Царь разгневался и велел позвать пекарок.
— Старая ведьма! Если ты будешь продолжать говорить такие вещи, то я прикажу бросить в темницу и тебя, и твою Головешечку! — сказал царь старухе.
— Ваше Величество! Это все неправда, соседки все лгут, — ответила та, а Головешечка между тем продолжала смеяться, даже и в присутствии царя, и царь велел посадить их обеих в тюрьму.
Но вечером тюремщик увидал большое ослепительное сияние, светившееся сквозь дверные щели их скверной каморки, и услыхал, как старуха повторяла время от времени:
— Красное солнышко, красное солнышко, будешь царицей по Божьей волюшке.
Тюремщик, конечно, пошел к царю и все ему передал.
Царь разгневался еще пуще.
— Так, так-то она! Пусть же их посадят в темницу осужденных на смерть, в ту, что под землею! — грозно воскликнул он.
И тюремщики сейчас же перевели мать и дочь в подземную тюрьму. Это была каморка без воздуха, без света, куда со всех сторон просачивалась сырость и где было очень холодно.
Но ночью, даже в подземной тюрьме, снова появилось ослепительное сияние и послышались слова старухи:
— Красное солнышко, красное солнышко, будешь царицей по Божьей волюшке.
Тюремщик снова пошел к царю и снова доложил ему обо всем им виденном и слышанном.
Царь на этот раз был так изумлен, что созвал государственный совет. Одни советники говорили, что пекаркам следует отрубить головы, другие же уверяли, что они помешаны и что их следует отпустить на волю.
— Да и в самом деле, что же дурного было в словах этой женщины?
— Будешь царицей по Божьей волюшке. — Какая в том беда?
— Если бы Бог захотел, чтобы Головешечка стала царицей, то даже и Его Величеству не удалось бы тому помешать.
— Это правда! — сказал царь и приказал выпустить обеих из тюрьмы.
Пекарки опять принялись за свое скромное ремесло, и так как не было подобных им в искусстве пропечь хлебы как раз в меру, то их давальцы вернулись к ним очень скоро, и они зажили по-старому. Наконец даже сама царица начала отдавать им печь царские хлебы; таким образом, Головешечка часто стала ходить по лестницам царского дворца своими босыми и грязными ногами. Царица иногда ее спрашивала:
— Головешечка, почему ты не моешь лица?
— Ваше Величество! У меня слишком нежная кожа, и вода попортила бы ее, — отвечала Головешечка.
— Ну, а скажи же, зачем твоя мать зовет тебя Красным солнышком?
— Потому что я буду царицей по Божьей волюшке! — был обычный ответ. Царицу это забавляло, а Головешечка, уходя со своим лотком, покрытым царскими хлебами и булками, все смеялась да смеялась.
Соседки, слыша, как она проходила, говорили:
— Вот опять Головешечка кудахчет!
Между тем каждую ночь в доме пекарок происходила та же история. Соседки просто бесились от любопытства. И как только увидят чудное сияние и услышат припев старухи, так сейчас же все бегут к двери пекарок, не зная, что и придумать, чтобы взглянуть на такое чудо.
— Пекарки, будьте любезны, одолжите мне, пожалуйста, решето, мое сегодня разорвалось! — говорила какая-нибудь из них.
Головешечка сейчас же отворяла дверь и подавала решето.
— Как! Вы сидите впотьмах? — восклицала соседка. — Когда я стучала, у вас было светло.
— О! Вам это показалось, — отвечала Головешечка со своим обычным смехом.
Дело дошло также и до ушей царевича, которому минуло уже шестнадцать лет. Он был большой гордец, и, когда ему случалось встретить на лестнице дворца Головешечку, бегущую с доской на голове или с корзиной на плечах, то он обыкновенно отворачивался, чтобы ее не видеть, так как его тошнило при одном взгляде на нее.
А один раз царевич встретил Головешечку на площадке лестницы, и ему показалось, что она задела его лотком; он страшно разозлился и пихнул ее ногой. Головешечка упала и покатилась по ступенькам лестницы, при этом все хлеба и булки рассыпались и потеряли форму. У кого хватило бы смелости отдать их царице в таком виде?