- Ладно! Нынче отдохни, а завтра пойдешь на Обезьянью гору, добудешь для меня небесный барабан. Сумеешь - отдам тебе дочь, не сумеешь - убирайся прочь!
Сказал так старик и заковылял по дороге.
Пуще прежнего приуныл Ван Сань и думает: «Как раздобыть небесный барабан?» Но тут подошли к нему все сестры разом: третья, четвертая, пятая, шестая, и говорят:
- Не горюй, зять. Мы тебе поможем.
Третья сестра дала юноше холщовый мешок, четвертая сестра - топорик, пятая сестра - кремень, шестая сестра - иголку. Рассказали они юноше, что делать да как быть, чтобы небесный барабан добыть, и как после поступить. Не велели болтать, велели молчать, чтобы беды избежать да живым остаться.
Услыхал это Ван Сань, испугался, да что поделаешь! Надо выручать Ци-цзе!
Только рассвело, собрался Ван Сань в путь-дорогу, простился со свояченицами и отправился на Обезьянью гору.
Подошел юноша к горе, руками за колючий терновник ухватился, ногами в камни уперся - полез наверх. Уже руки у него в кровь исцарапаны, ноги в кровь стерты, платье в клочья изорвалось, а он знай карабкается да карабкается. Вот наконец и вершина!
Схоронился юноша в зарослях, огляделся. Куда ни глянь - обезьяны резвятся да скачут. Небесный барабан на высоком дереве висит, обезьяны его стерегут. Вдруг заприметил юноша яму, спустился в нее, повалялся, весь в глине вылез, сел на камень, на солнышке сушится.
Об эту пору обезьяны с горы к горному потоку мыться бежали, увидели Ван Саня, за глиняного бодисатву его приняли, хватать его стали, каждая к себе тащит. Притащили к небесному барабану, рядом поставили и давай перед ним поклоны отбивать. Плоды с дерева сорвали, сложили у ног Ван Саня и - пэн-пэн-пэн, пэн-пэн-пэн - убежали. Одну старую обезьяну оставили стеречь небесный барабан.
Вытащил тут Ван Сань из-за пазухи холщовый мешок, рукой поманил обезьяну и крикнул:
- Живо в мешок полезай!
Обезьяна и думать не стала, прыгнула в мешок, а Ван Сань взял да и завязал его. Духом на дерево взобрался, снял барабан, взвалил на спину и побежал прочь. Обезьяны сразу пропажу заприметили, всполошились, загудели будто пчелы в улье, вдогонку за юношей пустились.
Дун-дун-дун - бежит Ван Сань; пэн-пэн-пэн - мчатся следом за ним обезьяны. Видит юноша, что обезьяны близко, бросил на землю топорик. Вмиг бурная река разлилась, дорогу обезьянам преградила.
Хуа-хуа-хуа - зашлепали обезьяны лапами по воде, вплавь пустились.
Дун-дун-дун - бежит что есть мочи Ван Сань; пэн-пэн-пэн - мчатся следом за ним обезьяны. Видит юноша, что обезьяны еще ближе, бросил на землю кремень, вмиг за его спиной высокая гора выросла, дорогу обезьянам преградила.
Ци-лю-лю, ци-лю-лю - карабкаются обезьяны на гору.
Дун-дун-дун - бежит Ван Сань; пэн-пэн-пэн - мчатся вслед за ним обезьяны. Видит юноша, что обезьяны его настигают, бросил на землю иглу. Вмиг выросли за его спиной сверкающие скалы - ножи острые, путь обезьянам преградили.
Сверкают скалы - ножи острые, не взобраться на них обезьянам.
Убежал Ван Сань от обезьян, пришел в Небесный дворец. Встретила его старшая сестра, достала из хлопковой коробочки вату, велела Ван Саню уши заткнуть да палку крепкую припасти. Ван Сань так и сделал.
А бессмертный старец ничего не знает, сидит да радуется: «Хэй, хэй! Не вернется Ван Сань живым, разорвут его обезяны».
Только он так подумал, вдруг Ван Сань в комнату входит, барабан на спине несет. Увидел старец - зять живой вернулся и барабан принес, еще больше обозлился, решил насмерть оглушить юношу и говорит:
- Дай-ка я проверю, настоящий барабан ты принес или ненастоящий!
Поднял старец свой посох да как ударит по барабану. Дон! - прогремел барабан; ша-ша-ша - посыпались с деревьев листья. «Ну, - думает старец, - оглушил я Ван Саня до полусмерти!»
А Ван Сань говорит, как ни в чем не бывало:
- Ну-ка стукни сильнее! А то я не слышу!
Подивился старец, еще сильнее ударил:
Дон! - грохнул барабан; гэ-ча! гэ-ча! - задрожали стены. «Ну, - думает старец, - если и на этот раз он жив останется!…»
А Ван Сань опять, как ни в чем не бывало, говорит:
- Ну-ка стукни сильнее! А то я не слышу!
А старец как ударил два раза по барабану, так у него в голове помутилось. Где уж ему третий раз ударять?!
- Не можешь? - говорит Ван Сань. - Дай я попробую. - Поднял Ван Сань посох. Дон-дон-дон - забил в барабан. Закачалось небо, ходуном заходила земля, опрокинулся навзничь вредный старик и дух испустил.
Сломал Ван Сань железные ворота небесной тюрьмы, снял с Ци-цзе колодки, вынул свою флейту и радостный вместе с женой спустился к людям.
Шесть сестер вместе с ними спустились на землю и нашли себе трудолюбивых мужей. Пятнистый олень тоже спустился к людям, и все они на земле зажили радостно и счастливо.
ПОРТРЕТ ДЕВУШКИ ИЗ ДВОРЦА
Есть в горах Ишань два места. Одно зовется Цзюлункоу - ущелье Девяти драконов, другое - Цилункоу - ущелье Семи драконов. Так вот, около ущелья Девяти драконов стояла маленькая деревушка, и жила в той деревушке старуха со своим единственным сыном, по прозванию Тянь-тай. Девяти лет от роду уже умел Тянь-тай барсуков в горах ловить, двенадцати лет не страшился из волчьих нор волчат таскать. Пригожим да статным уродился юноша, никто с ним не сравнится. Лицо доброе, глядит весело, силен, смекалист, ростом высок. Уйдет спозаранку за хворостом в горы, вечером домой воротится. На высокие горы взбирается, с круч крутых спускается, через бурные реки переправляется, узкими тропинками-ниточками пробирается.
И вот однажды осенью в самый сезон дождей несколько дней кряду ливень лил, а у Тянь-тая в доме, как говорится, ни хворостинки не найдешь, ни зернышка риса не сыщешь. Ждали, ждали, пока дождь перестанет, вёдро настанет, да ждать устали. Взял юноша веревку, коромысло, топор прихватил и отправился в горы хворост рубить. А топор у юноши, сказать про то надобно, супротив обычного вчетверо тяжелее был, кузнец нарочно таким его выковал. Перешел Тянь-тай через горное ущелье, вода там бурлит - гром громыхает, взобрался на склон, дождевой водой умытый, прошел по тропинке-ниточке и наконец до лесистого места добрался. Только успел он немного хвороста нарубить, ветер дождь пригнал. Как хлынет дождь - аж камни с горы вниз посыпались, загудело вокруг, зашумело. Дождался юноша, пока дождь перейдет, залез на дерево, на самую макушку, огляделся - все ущелье водой наполнилось, реки из берегов вышли. Посмотрел юноша в ту сторону, где его деревушка стояла, и думает: «Мать, наверно, к воротам вышла, тревожится, может, унес меня бурный поток, ждет не дождется». Взяла юношу досада, так бы, кажется, и полетел сейчас домой! Только не управиться ему с горным потоком - свиреп очень! Думал юноша, думал и нечаянно топор из рук выронил. Дзинь! - упал топор на большой черный камень. Хотел юноша его поднять, наклонился. Ай-я! Камень шелохнулся, и вдруг откуда ни возьмись старуха появилась. Спрашивает старуха громким голосом:
- Кто ко мне в дверь стучался? Кто ко мне в дверь стучался? Кто ко мне в дверь стучался?
Два раза ничего не ответил юноша, а на третий расхрабрился, слез с дерева и отвечает:
- Я к тебе стучался!
А старуха опять его спрашивает:
- Что же тебе надобно, зачем стучался?
Решил юноша рассказать старухе все, как есть, и говорит:
- Ты, добрая женщина, видать, не знаешь, что я каждый день хожу за хворостом, каждый день с круч крутых спускаюсь, на горы высокие взбираюсь, тяжко мне, да не про то речь. Нынче все вокруг водой залило, как мне домой воротиться? Там меня мать дожидается одна-одинешенька. Надобно мне хворост продать да рису купить, а то нечего в котел положить.
Выслушала его старуха, поднялась с тростниковой циновки, дала ее Тянь-таю и говорит:
- Стоит сесть на эту циновку и подумать, где тебе сейчас хочется быть, мигом там очутишься.