А потом позвонили мартышки:
- Пришлите, пожалуйста, книжки!
- Какие?
- Санитарные! Чтобы нам на работу, пищевую-товарную! Чтоб трудиться-не спать, шаверму набивать...
- Ладно, ждите... Но особенно не шалите...
А один позвонил, как медведь, да и начал реветь: "Му, да Му!"
- Ничего не пойму!.. Утопил ты Му-му - ну и хватит депрессий, Герасим... Продадут тебя новой хозяйке... Нельзя ж так по шавке-лайке...
А потом позвонили цапли:
- Пришлите, пожалуйста, капли! Мы вчера в камышах, в воде, простояли всю ночь, и везде заболело, заныло везде, ну - понятно? Везде!...
- Да, везде. Это, девочки, не ко мне - в консультацию; и не надо ля-ля. Лечите, пожалуйста, триппер...
А средь ночи - беда!
- Скорее, спешите сюда! Вы бы знали, в какое болото занесло моего бегемота... Там и пьют, там и бьют, надругаются...
- Не сюда! Позвоните 02. Пусть они разбираются...
90. Топорная премия
Вот покушал один солдат, ночуя в избе, каши из топора, а поутру оправился на гумне и пошел себе дальше с Огнивом, счастья пытать.
Вышел хозяин, мужчина еще в соку, на гумно и видит, что выросло там не бобовое дерево до небес, а ярмарочный шест с непременным призом: длинный и скользкий, уходит за самые облака.
Решил почему-то мужчина, что в приз ему достанутся там сапоги-скороходы и гусли-самогуды. Разулся и полез, цепляясь загибающимися когтями, да стопными наростами и оставляя царапины, которые сами собой складывались в прощальный наказ жене. Без фокусов чтобы, а то - вожжами.
И не подумал даже, на что ему сапоги-скороходы. И гусли. Играть не обучен, а ходить ему вовсе некуда.
Но, как заметил поэт, понятие имевший, коли втемяшится что в башку, то назад не выбьешь. Только если через уши, которые устроены сквозным сообщением.
Влез на облако, смотрит - точно: и гусли лежат, и сапоги топчутся. И верзила сидит с тарелкой на коленях.
- Молодец, - говорит. - Олимпиец! Умеете вы конфетку слепить из...
Не стал договаривать.
- Покушай, - говорит, - бобовой кашки.
Мужчина поел, и тут же его согнуло. Не помнил, как и по шесту съехал, но в заслуженных сапогах и при гуслях. Гусли завыли сиреной, а сапоги понесли чемпиона в провинциальную лечебницу, где на приеме сидела одна принцесса, заколдованная штатным расписанием. Которое, конечно же, сочинил великан. Что ни ночь, то дежурство. И день еще работать.
Как гаркнет на прибежавшего:
- Куда прешься в обуви? А ну, разувайся! И гусли ложи.
Намяла ему живот и выдала активированного угля.
"Скоты какие-то, - подумала принцесса. - Никакой гигиены. Все эти принцы - они только в сказках. А эти гадят на гумне, потом ползут по тому, что выросло, рук не моют, едят в три горла".
А великану того и нужно было, потому что он сам был скот.
91. Трубка мира
- По случаю Водяного Перемирия мы все с вами выкурим трубку мира, объявил Маугли, и джунгли внимали его речам. - Я слышал, что так заведено у людей.
- Мы не умеем курить, - вздохнул постаревший Акела.
- У меня есть Красный Цветок, - ответил изрядно раздавшийся человеческий лягушонок.
- Что для этого нужно? - осведомилась Багира, изнемогавшая от жары.
- Цветок, - пожал плечами Маугли. - И табак.
Все посмотрели на Шер-Хана, который уже успел оправиться от ожолгов и явился на общее сборище. Не смея, да и не особенно стремясь противиться, он запустил лапу за спину и вынул оттуда скрывавшегося там, скулящего шакала Табаки
- Вот и все, - развел руками Маугли.
Табаки скрутили листьями пополам с обрывками лиан, и Маугли поднес к нему Красный Цветок. Довольно скоро Табаки скурили.
- Не промахнись, Акела, - Маугли лично вложил окурок в пасть одряхлевшему вожаку.
Самая малая и самая похожая на трубку часть Табаки досталась Каа, который глубоко затянулся и стал еще мудрее, чем был.
- Теперь бы выпить, - изрек Каа.
- Все хотят пить, - согласились в листве, сверху.
- Ты не понял меня, маленький бандерлог, - смежил веки Каа. - Я сказал "выпить".
- Мне это очень нужно, - сказал слон Хатхи. - Иначе я могу взбеситься, а бешеный слон получает страшное имя Черная Гора...
- Я схожу к людям и возьму, - сказал Маугли.
Вскоре он вернулся.
Каа хлебнул и предусмотрительно уполз в местное варьете, где давали представление бандерлоги.
А слон Хатхи выпил, взбесился, передавил всех вокруг, и Водяное Перемирие закончилось.
92. Туча
Туча идет, Туча! - в ужасе закричали Карик и Валя, глядя вверх.
Иван Гермогенович с беспокойством посмотрел на небо.
- Действительно, намечается, - пробормотал он. - Когда бы мы не уменьшились до размера жуков, все обошлось бы. Мы бы спряталсь. Зачем вы только пили из пробирки! Вкусно было, да? А вот беда бы прошла стороной. Но теперь...
Карик, содрогаясь, еще раз посмотрел, как тяжелое, свинцово-зеленоватого цвета чудище, все приближалось и приближалось.
- Под листик? - спросила Валя. - Под грибок?
- Какие там листики, - проскрежетал Иван Гермогенович, думая, что им, микроскопическим, уже никогда не добраться до шеста с красным полотнищем, где спрятано лекарство роста. - Бежать! Бежать изо всех сил, без оглядки!
Он подхватил Карика и Валю и, насколько хватало его старческих сил, понесся по еле видной тропинке.
На них упала черная, странных очертаний тень.
- Берегись! - взвыл Иварн Гермогенович. Карик и Валя зажмурились и зажали уши.
- "Потому, потому что мы пилоты, - пропел майор Туча не в пример лучше безголосого Ивана Гермогеновича. - Небо наш, небо наш родимый дом..."
Он наступил сапогом на пискнувшую троицу и зашагал дальше, наслаждаясь отпуском. Сияло солнце. "Первым делом, первым делом самолеты", - пел Туча. Невдалеке торчал красный флаг - шест, украшенный тряпицей.
"Не иначе, пионеры-герои воткнули, - подумал Туча. - В память о неизвестном истребителе, небесном тихоходе".
93. Федорин Мойдодыр
Когда Федора заводила на манер "Стеньки Разина": "Как из маминой из спальни, кривоногий и хромой выбегает умывальник и качает головой...", соседи уже знали, что начинается маниакальная фаза психоза. И даже радовались, потому что иначе Федора грозилась повеситься, а в этом дому не один повесился.
Впрочем, Федора попивала, и на сей раз песней не кончилось; обнаружились дела пострашнее.
Главный в бригаде доктор, которого вызвали, сидел за столом и задавал Федоре уточняющие вопросы:
- Значит, одеяло убежало?
- Убежало.
- (В сторону): Два реланиума. (Федоре): А подушка?
- Как лягушка...
- Ускакала от меня, - докончил доктор. - И от меня, - вздохнул он с неодобрением, потому что собирался этой ночью поспать и не слушать Федору.
Соседи толпились в дверях.
- У нас бывает, - серьезно кивнула одна, в платочке. - Мы даже приглашали бородатого такого, с лозой ходил. Нечисто, говорит, тут.
- Это он правильно говорил, что тут нечисто, - соглашался доктор, пока Федору, спеленатую, вели вниз. - Весьма, - он потянул носом. - И как люди живут? Этому, с лозой, передайте: пусть к нам зайдет. У нас тоже много странного. Если только он уже не у нас.
...В отделении добрая санитарка успокаивала Федору:
- Где же оно убежало? Вот оно, одеяло! Куда же она ускакала? Вот она, подушка!... Мандадыр!... - позвала санитарка. - Мандадыр, работа приехала! Веди ее в ванную!...
Вошел здоровенный, кривоногий и хромой санитарище, сильно заспаннный. Ночами он любил прокрадываться в кабинет заведующей, которую все звали мамой, и спать там на удобном диване для научных совещаний.
Взглянув на Федору, он запустил лапу в бороду.
- До дыр, говоришь, мыть, - пробурчал он. - М-да.
И пошел надевать противочумный костюм. Мимо стенгазеты с нарисованной страшной мухой: "Полтергейст - болезнь грязных рук".