Но, к делу. Я хочу рассказать, Ваше Величество, о том периоде, когда Марии исполнилось семнадцать лет. В тот год лавка её отца, весьма процветающая, внезапно разорилась — одни говорят, что к этому приложили руку соперники, другие говорят, что нет, а вообще, сам Бог их разберёт только. Суть в том, что семья оказалась в положении полностью безвыходном — и, чтобы хоть как-то расплатиться с долгами, задумали выдать свою дочь замуж за сына одного преуспевающего в то время купца. Казалось бы, зачем купцу соглашаться на невестку, за которой даже не было никакого приданного? Но Мария была красива. Очень красива. А сын купца, Адам, был падок на женскую красоту — и отец уступил ему в этой слабости.
Но кто же спрашивал саму девушку, хочет ли она выходить замуж за человека, которого видела лишь пару раз в своей жизни?
По иронии судьбы (хотя почему? Ничего в этой жизни не происходит просто так, Ваше Величество, запомните это! Ничего!), Мария в то время была влюблена. Влюблена в бедного, мало что имеющего и вечно скитающегося художника. Но девушке был не важен статус, положение в обществе, состояние. Она любила и была любима. И ей было этого достаточно.
Кстати говоря, у самой Марии был потрясающий дар к рисованию. Она не просто писала картины — разумеется, втайне, — но вдыхала в них жизнь, душу. А это намного, намного сложнее. Можно научиться творить… но оживлять полученное творения — это дар от Бога.
Замужество означало то, что она должна расстаться со своим любимым — и расстаться навеки. Означало, что ей никогда более не взять в руки кисти и краски — Вы же знаете, Ваше Величество, в наше время у замужних дам её статуса всё время отнимает забота о муже и детях и поддерживание порядка в доме. Означало уйти из отчего дома и поселиться у совершенно незнакомых людей, — которые, возможно, никогда не будут добры к ней.
— И она сделала это? — Абель едва слышала свой голос, руки её непроизвольно дрожали. О, как же она в тот миг хотела, чтобы хоть раз, хоть в этой сказке конец изменился! Чтобы героиня, эта девушка, ни в чём не виноватая Мария, была счастлива. Счастье… неужели это так много?
Глаза ведьмы сверкнули — и сверкнули безжалостно.
— Да, она сделала это. Она ушла, поддавшись просьбам матери, наконец, приказу отца. Вступила в свой новый дом, под защиту мужа. Который, что совершенно естественно, не любил её — вдоволь насмотревшись на красоту молодой жены, через неделю же он начал заглядываться на красоту других женщин.
— А… а художник? Что он? — цепляясь за последнюю, как ей казалось, ниточку, прошептала молодая королева.
— Он тоже ушёл — безутешный. Для него она погибла. Ваше Величество, она просто ушла. Исчезла. В один день. Навсегда. И он не знал, где искать её.
— У неё не было выбора!
— Выбор есть всегда, Ваше Величество, — ведьма улыбнулась с долей холода — того холода, что кажется теплом до того момента, как начнёт замораживать сердца. — Он ушёл, а она осталась. Осталась в доме, где её никто не любил и даже слуги потешались за спиной — а потом уже и в открытую. Где она не смогла заниматься любимым делом, даже втайне — ибо все, кто застал бы её за этим делом, тут же побежали жаловаться купцу, который, кстати, не терпел своеволия — всё в его доме должно быть так, как заведено им. И никак иначе. И Мария понимала это.
— Что же?.. Она никогда, никогда-никогда не была счастлива? — Абель почувствовала, как что-то горячее и мокрое скользнуло по её щеке. Слеза.
— Никогда. Впрочем, она подержалась всего месяц. Однажды утром, когда она долго не спускалась к завтраку, муж, потеряв терпение, поднялся в её комнату — и нашёл жену в луже крови, а рядом — окровавленный нож, который девушке незаметно удалось унести из кухни.
— Но почему?!
Один и тот же вопрос, раз за разом. Вопрос чёткий, безжалостный и неумолимый.
Почему?
Глаза ведьмы вновь сверкнули — уже с какой-то неясной, непонятной и неизвестной яростью, — впрочем, Абель могло лишь так показаться — ведь сквозь пелену слёз редко когда можно что-то разглядеть.
— Потому что мы никогда и не при каких обстоятельствах не должны давать перо своей жизни другим и позволять писать её за нас. Кто бы они ни были — родственники, близкие, друзья, — летопись жизни принадлежит только её владельцу — и никому иному.