Тем временем придуманное Пещерником средство передвижения отправилось в свое первое «грязеплавание». Весь путь занял около получаса. Наконец мальчишки вскарабкались на остров — здесь его обрывистый берег метра на полтора возвышался над поверхностью.
— Bay!!! Есть контакт! — Вася обернулся, помахал рукой девчонкам и Борюсику. И тут же нырнул в кусты.
Даня настороженно поглядывал по сторонам. Он был лучше знаком с «хозяином острова» — и, прежде чем последовать за приятелем, достал рогатку и приготовил стальной шарик.
— Вот это да… — удивленно ахнул невидимый за зеленью Пещерник.
Через несколько секунд Даня присоединился к нему, изумленно застывшему на месте. Встал рядом, задумчиво почесал затылок рогаткой… Слов у него не нашлось.
По окончании рассказа Архивариуса об операции против мартинистов Кравцов спросил:
— Криминальный сюжет, который вы упоминали, — это и есть акция против «Сфинкса»?
— Помилуйте, при чем же здесь криминал? Обычная спецоперация политической спецслужбы. Да и к матери графини Самойловой имеет лишь косвенное отношение. Криминальный сюжет, о котором я говорил, — громадное по масштабам хищение в Заемном банке, случившееся на рубеже царствований Екатерины и Павла Первого. То есть случилось-то оно раньше, но вскрыто было в последние месяцы жизни Екатерины, а расследование завершилось при Павле. Из запертых сейфов, стоявших в опечатанных комнатах банка, бесследно испарилось более шестисот тысяч рублей.
Кравцова размер суммы наповал не сразил.
Архивариус пояснил:
— Дойная корова стоила тогда меньше трех рублей. Сейчас — от трехсот до пятисот долларов. Можете прикинуть, сколько это по нынешнему курсу.
Кравцов прикинул. В коровах, даже в трехсотдолларовых, получилось изрядно.
— Естественно, дело расследовалось. Следствием руководил сам Державин. Его у нас помнят в основном как поэта, благословившего — сходя в гроб — юного Пушкина. Но поэзия была для Гавриила Романовича увлечением, а прослужил всю жизнь он по министерству юстиции, начав карьеру с расследования дела самозванца Пугачева, — и дослужился до чина действительного тайного советника [5], поста министра и звания сенатора… Так вот, следствие показало: в хищениях по уши увязла вся банковская верхушка. Но директором банка служил не какой-нибудь Мавроди, а князь Завадовский. Императрица обвинительное заключение порвала, отправив дело на доследование в Сенат. Повторное следствие очистило руководство от подозрений, нашло козлов отпущения — кассира Кольберга и еще пару мелких сошек, с которыми и обошлись по всей строгости. Из похищенного вернули лишь сорок тысяч, да еще на столько же конфисковали бриллиантов у жен осужденных. И среди современников ходили упорнейшие слухи — что Завадовскому и его сообщникам пришлось поделиться . Теперь угадайте, господин писатель, с трех раз: кто руководил вторым следствием?
Господин писатель бросил взгляд на блокнот, куда записывал услышанные от Архивариуса фамилии и факты, прикинул даты и бодро отрапортовал:
— Граф Самойлов, генерал-прокурор Сената!
— Именно он.
— Напрашивается версия, — сказал Кравцов. — Получив в качестве взятки большие деньги — многие миллионы долларов на наши деньги — граф открыто их тратить не смог. Зарыл у себя в поместье, в ожидании, пока дело не забудется, — но скоропостижно умер. А Лабзин, обхаживая графиню-вдову, искал подходы к графскому кладу.
— Неплохо, — одобрил Архивариус. — Для авантюрно-исторического романа — неплохо. Но не жизненно. Во-первых, налоговой полиции тогда не существовало, да и дворяне были вообще освобождены от налогов. За их расходами никто не следил. Вот если бы какой-нибудь крестьянин Ванька Козолупов пришел в кабак разменять золотой империал — тут же повязали бы и поволокли на съезжую. Графа и сенатора никто об источнике трат никогда не спросил бы. Думаю, Лабзина в «Графской Славянке» интересовало нечто иное…
Архивариус сделал паузу.
Может, так оно и было, подумал Кравцов. Может, иное заключается в месте , а не в самом дворце, построенном позже. И пережило это иное и великосветского мистика Лабзина, и старуху-графиню… Но легче и спокойнее считать, что мартинист-чернокнижник искал в «Графской Славянке» банальные деньги.
— А во-вторых, — продолжил Архивариус, — вы немного подзапутались в графских семействах. «Славянка» принадлежала Скавронским — с чего бы вдруг генерал-прокурору Самойлову прятать деньги в имении семьи, породниться с которой его потомкам предстояло спустя тридцать лет?
Кравцов внес поправку в записанные фамилии и соединяющие их стрелочки. Но правоту собеседника признать не спешил, кое-что вспомнив… И продолжал настаивать:
— Тем не менее есть вещи, о которых в архивах не вычитаешь. В Интернете тем более. Говорю вам совершенно точно: во времена моего детства все еще ходили слухи о графском кладе — так до сих пор и не найденном. Местонахождением его называли когда дворец, когда графский пруд. А по словам деда, в двадцатых и тридцатых годах любимым досугом местной молодежи было нырять в пруд и ощупью шарить в донной тине. И прочесывать дно баграми и «кошками». Вроде бы перед войной пруд спускали, чтобы проверить все эти слухи… Подробностей я не помню, но, думаю, ничего не нашли, — раз слухи не угасли.
— Вы можете там, на месте, попробовать выяснить подробности, — сказал Архивариус без всякого энтузиазма. — А я могу поискать им подтверждение в архивах… Но уверен — пустышка. Мне кажется, здесь не нужны никакие реальные факты для зарождения легенд. Сам антураж — развалины особняка, старинный парк с прудом — будет их генерировать. Без всякого повода появятся легенды о замурованных в стену сундуках с золотом…
— Точно! — вспомнил вдруг Кравцов. — Сундук! Еще пятнадцать лет назад в подвалах дворца стоял — а может, и сейчас стоит — железный сундук. Здоровенный, метра два в длину, больше метра в высоту, а в ширину… не помню, но еще тот монстр. Потому, наверное, на месте и остался, — лестницы засыпаны, а через проломы пола не вытащить. Весь проржавевший, головки заклепок — как половинки от грецких орехов.
— Интересно… — равнодушно сказал Архивариус. — Сундук был замурован в стену?
— Нет, стоял рядом с ней. В торцевой стенке сундука — огромная дыра, и еще много дыр, поменьше. Внутри — пусто, не мы первые, естественно, его находили.
— Ну вот видите. Возможно, та подвальная комната и была в оные времена «кубышкой» Самойловой — но давным-давно опустела. После революции ее взломали, убедились: ничего нет! — и поползли слухи, что сокровища утоплены в пруду или зарыты в парке.
— Слишком открыт и всем доступен тот подвал для «кубышки»… — усомнился Кравцов.
Архивариус не смутился:
— До войны и до разрушения дворца, я полагаю, попасть к сундуку было отнюдь не просто.
— Кстати, о разрушении дворца… — сказал Кравцов. — У вас есть сведения о том, как он превратился в руины?
Архивариус нажал кнопку на пульте управления креслом (оно откатилось на полметра от стола) и скрестил руки на груди. Точь-в-точь, как перед рассказом о Лабзине и мартинистах.
Кравцов понял, что ему предстоит выслушать очередную длинную историю, — и ошибся.
— И здесь нет никаких загадок, — начал Архивариус. — Во время войны и блокады Ленинграда во дворце Самойловых располагался штаб добровольцев Франко — испанской «Голубой дивизии»…
— Извините… — перебил Кравцов, доставая из кармана запищавший мобильник. — Алло?
В трубке зазвучал спокойный и трезвый голос Пашки-Козыря.
— Вот это да… — повторил Пещерник.
— Ну и зачем ему эта фиговина? — риторически спросил Даня.
«Фиговиной» он назвал небольшой, сколоченный из потемневших досок помост. С одной стороны его обрамляла вертикальная стенка, тоже дощатая. Помост украшали достаточно странные конструкции. Стоял там винтовой пресс с массивной станиной — венчающее его колесо парни не смогли провернуть даже совместными усилиями — приржавело намертво.
5
Действительный тайный советник — в табели о рангах Российской империи гражданский чин II класса, выше его (I класса) был только канцлер.