— Ой. Это ж он ее старше, на сколько? — озадачилась Наталья, тараща синие глаза и пылая нежными щеками, — он ей, как папа же!
— Сорок два ему сейчас, — сказала Света из глубины комнаты, не заботясь, услышат или нет.
Она тогда была на год младше четвертой. А Петр был старше на двенадцать лет. Сам сказал, в первый же вечер.
— Мне, щенчик, двадцать девять. Я уже большой дядька.
Она пожала плечами, стараясь выглядеть взрослой.
— Я думала младше. Выглядишь на… двадцать восемь.
Он тогда отступил и повернул ее лицом к фонарю, рассматривая с демонстративным восхищением.
— Ого, как шутишь! Я думал — ребенок совсем.
— Я и есть ребенок. Но умненькая и развитая девочка. Так все говорят.
Он подошел вплотную, облапил ее длинными руками и мягко прижал к себе, втянул воздух над рыжей копной волос, будто цветок нюхал.
— Ты еще и прелестная девочка неимоверно! Этого тебе не говорили? Нет?
— Нет.
— Никто?
— Никто, — сказала она ему в широкую грудь. И поверила. Потому что знала — он не врет, так и есть.
— Вот это письмо положите наверх, Светлана, — Роман Петрович подошел неслышно, но она знала, что он за спиной, по запаху дорогого, очень хорошего одеколона. Это она ему посоветовала, именно его купить. Катерина принесла целую сумку, согнала всех лаборанток и девочек-экскурсоводов, велела нюхать и высказываться. Потому что у Романчика день рождения и надо! Нюхали, ахали, рассуждали о брендах и фирмах. Света тогда отставила длинный флакон, похожий на мужскую фигуру с узкими бедрами и широкими плечами.
— Этот.
— Светильда, у тебя что гайморит, что ли! — закричала Катерина, морщась, — он же воняет. Как. Как я не знаю что! Почему этот-то?
— У меня на него стоит, — не краснея, ответила Света и посмотрела на шефа. Покраснел он. А после дня рождения пришел на работу в новой рубашке, с новыми часами. И с запахом, выбранным Светой. Так до сих пор и пользует его. И ведь не соврала, подумала Света, развеселясь, действительно запах такой, что голову теряешь.
— Вы читали? Вот это письмо?
— Нет.
Роман Петрович оглянулся и махнул рукой, подзывая сотрудниц. Когда столпились вокруг непокрытой витрины и замолчали, прочитал, выделяя слова хорошо поставленным баритоном.
— «А если, милая моя жена Настасия, вдруг случится страшное и подлые звери-фашисты снасилуют тебя, лишая твоей женской чести, то лучше умри, чем дальше жить в таком позоре с нашими детками Танечкой и Витюшей. С тем прощаюсь с тобой, до самой победы, любящий тебя твой муж Николай»
В коридоре слышался голос директрисы галереи, она шла в зал, останавливаясь и милостиво беседуя со старыми смотрительницами. Фраза-другая и медленный хозяйский стук каблуков, отдающийся в пустоте крашеных стен и натертого паркета.
За окнами порыкивали автомобили, разъезжаясь от сквера, заполненного можжевельниками и барбарисом.
— Ничего себе, — возмутилась Наталья, — какой козел! Тебя значит изнасилуют и ты тут же и умри! Лишь бы ему не позорно было!
Возмущенно крича, девчонки замахали руками, соглашаясь. Роман Петрович взял другое письмо, улыбнулся.
— Вот еще. «Тата, дорогая, если же будут вас вербовать на работу в Германию, сразу же соглашайтесь. И ты и мама. Это единственный способ вырваться. И не думай ради Бога, не сомневайся! А то я тебя знаю. Бабушке и дедушке привет, надеюсь, свидимся. Лариса»
Держа в руках желтый листок, Роман Петрович оглядел сотрудниц.
— Ничего себе, — растерянно сказала все та же Наталья.
Он посмотрел на Свету. Она кивнула.
— Их рядом хорошо положить, чтоб одно чуть перекрывало другое, но чтоб видны оба.
— Я так и хотел.
Девочки, переговариваясь, разошлись по углам, вешать, раскладывать, протирать стекла.
Света расправила обгоревшую ленточку от бескозырки, положила ее на плоскую поверхность, затянутую шинельным сукном. Как хорошо, что сукно старое, побитое молью, очень удачно на нем смотрятся письма… Милая жена Настасия… Тата, дорогая…
Болтая и смеясь, девчонки разбирали сумки и торопились на выход. Коридор полнился стуком каблучков и возгласами. Света протирала укрепленные в витринах над письмами стекла. Не торопилась. Роман Петрович стоял в центре зала, оглядывая выставку.
— Кажется, хорошо получилось. А, Светлана?
— Очень хорошо. Вы большой молодец, Роман Петрович, — с искренним восхищением сказала.