— Весь в папу, блин. Все до сэбэ, шо не зъим, то понадкусюю!
Жара становилась сильнее и гуще, стискивала горячий воздух в дрожащее марево, и он колыхался, наколотый на пучки высокой травы. Прозрачная вода поплескивала на желтом песке, и время от времени кто-то из нас вставал, чтоб зайти по пояс и окунуться, смывая пленку зноя с горячей кожи. Полосатая алькина рубашка высыхала на глазах, отлипая от локтей и трепеща на ветру рукавами.
— Аль?
— М-м?
— У вас там с Сашкой-то все в порядке?
Она бросила пустую скорлупку в растущую на песке кучку и сосредоточилась над противнем, выбирая другую. Подцепила палочкой и стала дуть, вертя осторожно, чтоб не уронить.
— Мы с тобой их даже без соли, да? А все равно, вкусно как.
Море сверкало и, чуть правее, далеко за вторым причалом, торчала в воде корма завалившейся старой баржи. Там мы были, с Виталиком и его другом, как же его… Сережа, да. Я с ним поцеловалась, зачем-то. А Виталик все время поддевал Альку, подшучивал, но улыбался так хорошо, что мне было по-хорошему грустно и немножко завидно. А потом она сказала, раз она такая длинная дылда, ну, разве можно встречаться с таким невысоким мальчиком. И влюбляться в него — нет-нет, нельзя. По пятнадцать лет нам с ней было…
— А помнишь, на барже какие мидии были, Лёка, помнишь? Огромные просто! Я раньше таких никогда и не видела. Да и потом… никогда.
Я, обхватив колени руками и устроив подбородок поверх колен, смотрела через ресницы, как блестит мир вокруг. Алька, не переставая шуршать и скрести по противню, вывалила на него последнюю порцию сырых ракушек. И сказала:
— Да все в порядке у нас. Все, что надо — в порядке. Квартира хорошая, денег он приносит. Сына знаешь, как любит, готов, прям, умереть за него.
Швырнула скорлупу, далеко размахнувшись и выворачивая худое запястье. И передразнила мужа:
— Андрюшик, Андрюшик! Иди ко мне, мое золото, иди, мой мужичок!
Будто сам Саша, большой и медлительный, с северными белыми волосами и северной же обстоятельностью, появился и сел у невидимого дневного костра.
— И меня он любит. Говорит, самая красивая. Во всем доме быта.
— Чума…
— Да нет, там, правда, знаешь, какие девахи работают? Все здоровые, длинноногие и глазищи зеленые, серые. Молодые, не рожали еще. Вокруг него прям вьются. А он только на меня смотрит. Говорит, в следующем году квартиру сменяем, на трехкомнатную.
— А ты его?
— Что? А… Люблю, конечно. Я же не поехала бы, Лек, если бы не любила? Да?..
Молчание повисло еще одним маревом над сухой травой. На каленом песке, обернувшись к нам, сидела маленькая серая ящерка, красивая до невозможности. Дышала маленьким горлом.
— Ну-у…
— Слушай, хватит, а?
Она поворошила хворост и подкинула в костер веток. Повертела головой, следя за Андрюшиком. Я сидела, подбородок давил на колени, вспоминала, как Алька и какие-то ее новые подружки, что появились в выпускном классе, убежденно и горячо рассказывали о том, что «из этой дыры — нет-нет, только уезжать, да куда угодно, только бы не тут, а чего тут ловить-то?»
Она всегда была скрытной, моя Алька. То, что ей плохо, я поняла. А от чего — толком понять не могла. Ведь не из-за того, что там нет мидий. И этого солнца, которое везде…Блеска морской воды под криками нахальных чаек.
Молодые и все еще от молодости глупые, отделенные неполным десятком лет от другой, юной глупости, что, уйдя в прошлое, все-таки проросла в этот день, бесцветный и яркий от зноя одновременно.
Алька еще погремела ракушками, через силу сунула в рот последнюю. Отползла от погасшего костра и, складывая руки на груди крестом, легла навзничь, сказав торжественно:
— Вот. Всё.
Немедленно подскочила опять — убедиться, что пацаны не утопли и не испеклись в песке. И снова легла, сохраняя торжественность.
Я сидела, тень моего плеча ложилась на похудевшее красивое лицо, розовое от солнца, на рассыпанные по высокой шее пряди белых волос. И за торжественным спокойствием исполненного желания я вдруг увидела чужой город, весь из длинной зимы и короткого лета, из чужих разговоров и взглядов, большой квартиры, что будет покинута ради еще большей, друзей мужа, приходящих в гости по праздникам.
…Не походить босиком по песку, не нырнуть, перебирая руками по ржавчине старой сваи. Не выскочить на испеченный солнцем балкон, где ходят и ходят тяжелые голуби, царапая когтями тонкую жесть. Те же самые, что десять лет назад.