Так и был сотворен мир - из-за одного покалеченного крыла.
========== Когда распускается бумажная роза ==========
Жил на свете бедный сапожник, дела у него шли плохо, мало клиентов было, никто не забредал в бедные кварталы города, где была его мастерская. А перебираться ближе к торговым площадям он не хотел, потому что это была мастерская его деда, а тот получил ее от своего деда, а тот от своего деда. Так и жил бы сапожник на медные гроши да зачах бы в нищете, когда б не случилось чуда.
Сапожник был парень веселый, с утра вскочит, за работу примется, сидит-поет. А как работы нет, на улицу глядит да ребятишек развлекает, крутит им бумажные цветы из старой оберточной бумаги. Сидел он так однажды у окна, пятую розу скручивал, как услышал голос.
- Эй, мастер, сколько возьмешь за новые подошвы?
Смотрит на него парень в одежде серой, по всему видно, золотом вышивать приучен, зубами блестит, голову запрокидывает. Усмехнулся сапожник:
- Да уж побольше запрошу, чем улыбка твоя стоит.
Хохочет вор:
- Пяти монет хватит?
А сапожнику что, горя мало, кивнул да за работу принялся. Ладит подошвы к сапогам, бесшумные да прочные. Примолк вор, косится на сапожника, то ли свои думы думает, то ли самого глазами обокрали, сердце вынули. Тянет мастер работу, как может, на вышивальщика косится.
- Сам цветы делаешь? – вор розан бумажный цапнул, в пальцах вертит.
- Сам. Ребятишек развлекаю.
Закончил сапожник работу, сапоги вернул. Выложил вор кошелек с пятью монетами, вздохнул и говорит:
- Надо мне из города прочь убраться, коль захочешь, жди, вернусь, - усмехнулся невесело да добавил, - как роза бумажная распустится.
Поцеловал розан, на колени сапожнику кинул, сапоги подхватил да и сгинул, как не бывало. Глянул сапожник в кошелек, чуть ума не лишился, он-то про монеты медные речь вел, а в кошельке золото горит-переливается.
Загрустил с той поры сапожник молодой, на людей не смотрит, знай, работу делает. На золото вырученное кожи новой купил, стачал сапоги для стражника знакомого, тот в казармах похвалился, начальнику караула на глаза попался. Заказал начальник караула сапожнику туфли для своей дочери. Пошла девица на гулянку, подругам похвасталась обувкой новой, красивой да прочной. Побежали девушки к сапожнику, такие ж туфли просить. Знаменит сапожник стал, принцессе сапожки шьет, во дворце живет. Только улыбку и вовсе позабыл.
- Что ж ты, мастер, на свет не глядишь, одним цветком бумажным любуешься? – как-то раз принцесса его спрашивает.
- Жду, покуда распустится, – отшутился сапожник вроде.
Ушел к себе в каморку, на постель упал да сном забылся. А поутру просыпается, видит, нет на столе розана старого пожелтевшего, только на подоконнике роза белоснежная лежит из бумаги шелковой, все лепестки раскрытые. Распустился цветок неживой. А под окном парень какой-то хохочет-заливается:
- Ну что, мастер, износил я подошвы, истоптал по свету, новые сладишь?
- Клеем залью, - сапожник обещает. – Чтоб больше шагу от меня не сделал.
Хохочет вышивальщик, монету в пальцах вертит.
========== Нечисть ночная ==========
Хороши мои сестры, ночные тени, высокие, гибкие, с окутанными белым туманным шелком станами, пляшут мои сестры на лугах, плещут белыми рукавами, траву не приминают. Хороши мои братья, скрипачи полуночные, озорные да смешливые, каждый собой прекрасен, в глаза смертному глянет – обморочит, зачарует, увлечет на лугу плясать, на травах любиться. Налетят следом сестры, засмеются, закружатся, склонятся телами бледными, обольстят, зацелуют смертного.
Только унеслись мои сестры, улетели братья – что им, танцующим да беспечным, судьба младшего братца, беспутного. Людей губить не желал, на пляски смертных не влек, вот и попался колдуну черному, страшному. Спутал он мне руки тонкие, на коня своего вскинул да умчал в края далекие, где на утесе высоком стоит его замок.
- Боишься меня? – спрашивает негромко колдун.
Молчу я, что сказать, не ведаю. Луна сменилась с тех пор, как унес меня черный конь за леса, за моря. Живу я у колдуна в плену, не томлюсь – отпускает меня чародей ночами на луг у замка плясать, танцуй, нечисть ночная. Только не тянет меня на пляску, горько мне – отчего сестры покинули, отчего братья не заступились?
А колдун собой хорош, красив, статен, глаза небес синее, кудри ночи чернее, на руки меня вскинет, носит, не морщится, силой не обделен, чародейству обучен – заколдовал мне кубок серебряный, чтобы вода родниковая в нем была всегда. Всем колдун хорош, одно неладно – не поцеловал ни разу. Я сперва думал, любиться украл – какое там любиться, раза лишнего в мою сторону не посмотрел, уйдет с утра в свою башню, на вечерней заре вернется, рукой мне махнет да сгинет в свои покои.
А у меня душа криком заходится, чем я ему не хорош, чем я ему не по нраву? Красив я, звездная нечисть, чем колдуну мои косы серебряные не глянутся, чем ему тело мое не прельстится?
Плохо мне в замке – куда ни глянь, как кости гадальные не кинь, все одно… Сестры не помнят, братья не вспоминают, колдуну не нужен.
- Что грустишь, нечисть ночная, звездная?
А я молчу, чем ответить, не ведаю.
Молчит и колдун, только косы мои гладит. Не выдержал я, потянулся, целовать начал. Чародей так и обмер, я осмелел, руками обвил, на постель повлек.
- Что творишь, нечисть звездная?
- Обидно мне, что не смотришь ты на меня. Зачем крал, если тела моего коснуться не хочешь? Зачем с лугов травяных унес, если я тебе не нужен? Отчего взглядом не одаришь, словом не приветишь?
- По лугам ты своим тоскуешь. Мыслимо ли – к себе привязывать нечисть звездную, плясуна ночного? И отпустить невмочь.
Прижимаюсь я к колдуну, целую. Мой ты теперь, глупый, мой навеки. Унес ты с ночной травы серебряную звезду, поселил в замке – так и в сердце сели теперь.
Танцуют мои сестры, тени ночные, пляшут мои братья, озорные смешливые звезды, пусть себе пляшут, а я себе уже и дом сыскал.
========== Степное солнце ==========
В небольшой таверне на ночлег остановились странствующие монахи, как всегда, закутанные в свои темные одежды с ног до головы. Дело это было обычное, никто и не удивился их появлению, наоборот, приветили самым радушным образом – монахов все любили, они помогали людям, чем могли, странствуя по всему континенту. И монахи отвечали такой же добротой.
- Скажите, уважаемый, - обратился один из них к трактирщику. – А не найдется ли в здешних краях проводника через Интарские степи?
- Ну, отчего ж не найтись, найдется… Только слишком уж это место гиблое, люди пропадают, звери бегут оттуда, разбойники совсем распоясались, чем только и живут они в этих степях. Поговаривают, что они уже и не люди вовсе, мыслимо ли человеку выжить там, где солнце заливает все вокруг, выжигая свои жаром…
- Так есть проводник?
Трактирщик кивнул, повернулся и гаркнул:
- Вед, ступай сюда, нанять тебя хотят.
В помещение вдвинулась фигура, при виде которой кто-то из монахов даже вскрикнул. Попятились все без исключения.
- Степной варвар?
- Из самого Интара, - кивнул трактирщик. – Да не бойтесь вы, наш Вед тут всем знаком, живет уже десять лет в этих местах, помогает всем, кто попросит.
- Десять лет?!
Вед кивнул, поняв, что вопрос адресовался ему.
- Он редко разговаривает, - пояснил трактирщик.
- Что с ним случилось? – поинтересовался кто-то из монахов.