Но за пределы Младшей Амитары они зайти не смели, боясь бурных вод. На западном берегу реки Каад, сын Хааба, и поджидал их. Он готовил приманку в виде излюбленной пищи гулей – мертвеца, желательно женщины помоложе. Когда же дух приступал к трапезе, а ещё лучше – решался сменить обветшавшую плоть на новую, он становился уязвим для захватывающих заклятий.
Заточить мертвееда оказалось проще простого, но и сила его была невелика. Её хватало на то, чтобы оживить одного или двух мертвецов – и не более. Заполучить сил – слабейших из джиннов – тоже не составило труда, но любая деревянная поверхность рассеивала их магию.
Гораздо своенравнее оказались духи воздуха и воды – мариды. Оплести джиннов собственными заклятиями колдун не сумел, да к тому же немало пострадал от их магии. Ещё несколько лет Каад потратил на поиск решения.
Однажды, когда колдун наблюдал за мастерами борьбы на арене Алриаса, он заметил любопытную закономерность. Тонкие и изящные калосцы нередко побеждали своих более грузных и могучих противников, используя силу врага против него же.
Каад незамедлительно приступил к новым экспериментам с магией. Оказалось, что он был прав. Колдун долго упражнялся с силами и гулями, пока наконец не научился использовать инерцию атаки, чтобы затянуть атакующего духа в его новое жилище – лампу.
Каад, сын Хааба, отметил, что чем более могущественным был джинн, тем крепче он оказывался связан со своей магией. Как сложно ухватить за волосы коротко остриженного господина, носящего шапку, так легко оттаскать за косу простоволосую девку. Вот почему так важно прятать подальше свои богатства, волосы и магию.
С помощью могущества маридов Каад, сын Хааба, смог ткать сложные заклятья. Он овладел силами стихий и на целых сто лет продлил свой срок жизни. Но годы его текли, старость брала своё, а желания возрастали.
Колдун, положивший свою молодость и зрелость на обретение знаний и могущества, возжаждал получить причитающиеся ему наслаждения! Амбиции его и страсти были громадны. Каад желал не только богатств и подчинения духов. Он хотел повелевать людьми и купаться в серебре, как сам царь царей.
Но, увы, он не имел знатного происхождения, а умы людские подчинялись ему лишь на короткое время. Для удовлетворения желаний колдуну было необходимо пленить не больше не меньше как ифрита – самого сильного из джиннов, повелевающего пламенем.
Однако сколько ни бродил Каад по степям и пустыням, сыскать духа оказалось невозможно. Колдун плюнул на безнадёжную затею. Чтобы добиться власти, он заключил сделку с имаром кочевников. Колдун пообещал ему своё содействие в завоевании Алриаса, а тот взамен должен был сделать Каада своим главным советником.
Кто же знал, что именно в это время колдун всё-таки найдёт своего ифрита, и не где-нибудь в пустоши, а в самом пресветлом Алриасе! Несчастье – встретить на базаре мелкого вора – обернулось для колдуна новой удачей. Ифрит в маске белокурого юноши сам отыскал его! По-видимому, духи научились принимать человечьи обличья, вот почему их стало так сложно распознать.
Стоя перед Звериными вратами и глядя, как послушно ползут засовы на их створках, колдун позволил себе рассмеяться. Он пленил могущественного джинна, а вскоре получит место главного визиря Алриаса. Он обретёт власть и сможет пользоваться накопленными в тайной пещере богатствами!
Счастье, слава, наслаждения были так же близко, как занимающийся на востоке рассвет. Вот-вот вспухнут первые лучи солнца на серебряных куполах храмов, и жизнь Алриаса изменится навсегда.
Мучила ли коренного джаэрубца совесть за своё предательство? Отнюдь! Не Каад, сын Хааба, смиренный слуга воли Азрэка, но сам царь царей распахнул врата города войскам имара. Царь овец был слишком слаб, чтобы править величайшей державой Юга, так пусть же на трон взойдёт кто-то другой. Всякий лучше безвольного пропойцы Таджа, сына Намура, да поглотит его бездна Каальбир.
Совет прошёл скоро, и на рассвете армия Джаэруба уже собралась у озёр Шама. Первые лучи солнца горели на копьях и остроконечных шлемах. Прохладный пряный ветер, даруемый дыханием джунглей Эльхайби, трепал флаги с символом полной луны и рассыпанными вокруг неё звёздами.
Боевые слоны, могучие и величественные, будто ощущая свою важность, гордо высились на берегах водоёмов. Их массивные тела закрывали попоны из медной чешуи пластин, головы защищали панцирные наголовья, украшенные высокими разноцветными перьями. На их бивнях сверкали насадки лезвий. Даже хоботы некоторых слонов представляли собой оружие с прикреплёнными к ним цепами или булавами. На спинах животные несли широкие сёдла, рассчитанные на погонщика и четырёх лучников.