Приход Фатьянова был отмечен прицельным «выстрелом» из-под фиолетовых ресниц, но на сей раз Игорь устоял.
— Доброе утро, — он сознательно не назвал Липочку по имени, подчеркивая официальность визита. — Антон Кириллович у себя? Мне назначено на десять.
— Проходите, раз назначено, — секретарша скорчила презрительную гримаску и выдала очередную пулеметную очередь на «Роботроне».
Фатьянов с усилием оттянул монументальную из мореного дуба дверь и, оказавшись в тесном «предбаннике» перед еще одной такой же, усмехнулся: «Любопытная зависимость! Чем меньше начальник, тем больше дверь. Почему?»
Апартаменты Антона Кирилловича Толстопятова напоминали небольшой спортивный зал. Сам хозяин сильно смахивал на медведя-пестуна, успешно прошедшего путь к человеческой цивилизации: досиня выбрит, серый английский костюм-дипломат, безукоризненной чистоты и свежести рубашка, дымчатые очки «Оливер» и массивная золотая печатка с профилем Александра Македонского лишь усиливали впечатление и по замыслу владельца, очевидно, должны были ненавязчиво, но жестко определить дистанцию для посетителей. Игорь был исключением, Толстопятов питал к нему необъяснимую слабость.
— А-а, Фатьянов! — прорычал он, с грохотом выбираясь из-за стола, напоминающего бильярдный. Проходи, садись, рассказывай!
— Здравствуйте, Антон Кириллович! Я, собственно…
— Как жизнь? Не женился еще? — хозяин с чувством тряхнул протянутую руку и усадил гостя в модное, под старину кресло типа «Колоосаль». — Ух, пройда! — он с размаху ухнул в другое напротив и погрозил коротким волосатым пальцем. — На Липочку, небось, глаз положил, а? Деморализуешь мне кадры? — громыхал Толстопятов. Толстое брюхо зама опасно заколыхалось, грозя вырвать фирменную пуговицу «с мясом».
Игорь давно знал бывшего шефа, еще по обществу охраны памятников архитектуры, когда работал под его началом, но так и не смог привыкнуть к манере Толстопятова панибратствовать и совать свой сизый нос в личную жизнь подчиненных.
— Антон Кириллович, я вот по какому делу…
— Да погоди ты! Дай-ка погляжу на тебя, раздобрел, что ли?.. Раздобрел! Значит, женился, — удовлетворенно подвел итог Антон Кириллович. — С меня — вилка, с тебя — бутылка, — снова захохотал он. — Как тебе на новом поприще? Денег хватает? И на «подкожные» — тоже? А то посодействую, ты только скажи! Подберем что-нибудь «пожирнее».
— Да нет, все нормально, — наконец прорвался Фатьянов.
— Принес? — круто изменил тему разговора Толстопятов.
Игорь раскрыл кожаную папку и вынул вчетверо сложенный план реконструкции района.
— Я тут отметил все памятники старины, подлежащие реставрации.
— Давай-давай! — Антон Кириллович схватил план и расстелил на своем «бильярде». — Мне в четверг докладывать, а помощнички — черт бы их побрал! — подсовывают всякую «липу»! Ни одной толковой карты нет в наличии, понимаешь!.. Все какие-то бумажки подтирочные суют!.. Так, — он с минуту возил пальцем по чертежу, — хорошо… понятно… отлично… Стоп! — палец замер. — А это что?
— Где? — Фатьянов тоже склонился над столом.
— Улица Береговая, тринадцать, — прочитал Толстопятов. — Дом Е. М. Бастрыгина, тысяча шестьсот восемьдесят седьмой. Памятник древнего зодчества.
— Как Береговая?! — Игорь отшатнулся. — Не может быть! Здесь должна быть «высотка», гостиница «Интурист»!
— Именно так, — цепкие медвежьи глазки в упор уставились на Фатьянова.
— Ничего не пойму, — Игорь нервно засмеялся. — Тысяча шестьсот… Да в городе и домов-то не сохранилось таких. Я сам оформлял акты, я помню! Антон Кириллович, у вас должны быть копии, месяц назад я вам посылал!
— Посмотрим, — Толстопятов погрузился в залежи бумаг на необъятном столе. — Где же она?..
«Раскопки», на удивление, вскоре увенчались успехом — Антон Кириллович кинул поверх карты пузатую папку с размашистой, сделанной красным фломастером надписью «Реставрация».
— Так… это не то… это — тоже… Есть! «Акт-заключение экспертной комиссии»… угу… ага… Ясно. Прости, брат. Все точно. Семнадцатый век, историческая ценность, подлежит реставрации и охране. Старею, память подводит, — щеки Толстопятова как-то враз обвисли, спина сгорбатилась. — Пора в берлогу, на покой, — невесело пошутил он, — пока не помели.