***
"Осколками битых кувшинов
Покрылась земля.
Я иду по ней босиком.
Ты боишься меня.
Мне тебя не догнать.
Тебе не убежать."
Иллария, Некромант.
Дни проходили относительно спокойно. Время шло к Йолю и асфальт сначала покрылся инеем, а после и первым снегом. Как-то незаметно город оделся в шубы и теплые сапоги. На дорогах снег и песок смешались в серую скользкую грязь. Я несколько раз приходила на море, уже ночью, стараясь, чтобы никто меня не увидел. Мы неплохо пообщались и даже несколько душ утопленников удалось счастливо отпустить, но Азраэль услышать меня не торопился.
В преддверии праздника Зимнего Солнцестояния морозы отпустили и подтаявший снег сделал пейзаж бетонных джунглей окончательно серым. Одев неприметное пальто с капюшоном и одев удобные осенние сапоги на теплый носок, отправилась привычной дорогой, на кладбище. После Самайна, там случалось бывать всего несколько раз, из-за чего, привычная уравновешенность в душе давно переросла в неприкаянность.
Я дарю покой им, а они - мне. Прекращают ныть старые шрамы. Тело наливается силой, уходит тяжесть бессонных ночей и человеческой суеты. Не смотря на сравнительно юный возраст, судьба у всякого идущего за смертью, непростая. С детства они узнают, что такое боль, долгие болезни, усталость и непослушное, будто чужое тело. Война между телом и духом прекращается лишь для того, кто принимает и раскрывает свой дар. Но не навсегда...
Потому, к двадцати четырем, Иллария была обладателем многочисленных вывихов, шрамов, одного перелома и слабого зрения. Нельзя сказать, что она была хрупкой или страдала от пережитого. Напротив силы, выносливости и терпения ей было не занимать. А тяжесть ее кулаков и постоянные драки были чуть ли не единственным воспоминанием, которое унесли о ней за десять лет учебы одноклассники. Помимо того, что "ведьма".
Приняв Дар подростком, дело со здоровьем и социальной адаптацией стало потихоньку налаживаться. Как и отношения с местными кладбищами. Тогда же начала просыпаться "вторая половина". Темный, кровожадный демон, посторонний голос и самый верный друг, был созвучен подростковому возрасту и бунтарскому духу.
Это позднее, постигая науку сновидений, она вспомнила, как в далеком детстве "приютила" еще одну душу. Вдвоем на одно тело, они не осознавали друг друга первые несколько лет. Зато легко ужившись, пользовались умениями друг друга, чем объяснились небольшие но неприятные и частые, по началу, провалы в памяти. Когда она все вспомнила, а вернее Он поделился своими воспоминаниями, разделение было уже почти не возможно.
А теперь они срослись настолько, что иного пути и не представить. Он выходил наружу редко. В критических ситуациях, когда она валялась в бреду, или когда мальчишки приходили драться пятеро на одного. Он был воином, когда-то в своей прошлой жизни и скрытой силой и поддержкой ей в жизни нынешней: когда их предавали друзья и бросали парни. Когда пытались перевоспитать родители или, без единого гроша в кармане, она искала пристанища в чужом городе. Но чувство одиночества и неприкаянности накрывало их, временами, одно на двоих.
На кладбище опускались сумерки. Выбрав скамеечку с хорошим видом на небо и закат, скрытую от посторонних глаз, я просто легла и уставилась в небо. Это непередаваемое чувство - будто рождаешься заново, взаимодействуя со своим Источником... Время будто замирает, а ты плывешь среди неба, облаков, ветра. Ничего лишнего.
Внезапно интуиция дернулась, и тихие шаги вдалеке принесли необъяснимое чувство тревоги. Солнце уже село, но тьма была еще прозрачной, с длинными тенями и полутонами. Тихо перевернувшись на бок, скатилась с лавки на корточки, и подкравшись на четвереньках к ближайшему памятнику, затаилась.
Шаги всё ближе и ближе. Из-за очередных кустов на дорогу выходит некто. И синяя шевелюра мелькает в отблеске фонаря...
Тут же отворачиваюсь, сижу не дыша пока шаги не удаляются, став совсем не слышными. Есть такой трюк с сознанием- слиться с камнем, деревом или любой доступной опорой, чтобы стать незаметным. Сознание камня неподвижно, особо продвинутые могут и удары сердца замедлить. И дыхание, само по себе, тоже замедляется, становится почти не нужным. Ненадолго, но, чтобы мимо тебя прошли, вполне хватит.
"А попугайте-ка вы его"... мысленной просьбой тянусь к теням . После заката они оживают голодными и хищными. Для всех остальных. Среди могил поднимается ветер. Шелестят лишенные листьев, ветки и погребальные венки на памятниках. Где-то взвыли собаки. Тьма потянулась к синеволосому, вместе с моим внутренним зрением, пробуя, какова жертва на вкус...
Мы чувствуем как его настороженность разбавляется тревогой, неуверенностью, и...радостью. Как охотно он идет за тенями в самую глубь к старому крематорию, куда в темное время суток избегаю ходить даже я. Не удержавшись, иду следом, осторожно петляя между могилами и деревьями. Если тогда он заметил меня с расстояния практически полкилометра, то сейчас, с погрешностью на ночь и препятствия, безопасным будет метров триста.
Чтобы хорошо видеть, что происходит, и не выдать себя, пришлось лезть на старую раскоряченную сосну. И очень кстати оказался китайский карманный бинокль.
Он пришел практически к самой стене с пеплом, когда стая местных дворняг во главе с белым всклокоченным вожаком окружила его. Это не простые животные, и именно сними связано мое нежелание посещать этот сектор. Несмотря на очевидно живое тело, внутри каждого такого пса (метр в холке высотой, на секундочку!), водилась редкостная чертовщина. После заката они были особенно злы, и крайне отрицательно относились к нарушителям территории. Чужак спокойно стоял и смотрел по сторонам, будто не замечая, что его окружили. Когда осмелевший вожак с лаем кинулся, Синеволосый одним быстрым движением рассек его пополам и громко зарычал.
От этого звука я чуть с дерева не свалилась. Какой страшный тип! В неровном свете фонарей блеснули длинные когти.
- Выходи некромант! Не играй со мной, как трус! - закричал он.