О-Бакэ-тян качался в это время в гамаке, сплетённом из паутинок, на самой верхушке дуба. Папа О-Бакэ крепко спал, напившись сока. Ночь была тёмная, глухая. Луны не было, только ветер шуршал иногда листвой деревьев.
И вдруг раздался испуганный возглас Чичи:
— О-Бакэ! Огненные шары!
О-Бакэ-тян испуганно вскочил и вцепился в маму — испугался, хоть и сам был о-бакэ.
— Мама! О-бакэ-э! — закричал он.
Мама О-Бакэ дремала, качаясь в гамаке. От испуга она подпрыгнула и стукнулась головой о ветку.
— Где? Где они?
— Вон! Видите? — тонким голосом сказала Чичи.
И вправду в темноте плыли шесть огненных шаров. Они то исчезали, то снова появлялись.
— Не правда ли, это огненные шары? — спросила Чичи, дрожа от страха.
— Нет, это люди. Идут люди с карманными фонариками. Стыдись, О-Бакэ-тян! Ты же о-бакэ.
Мама была права. О-Бакэ-тян был о-бакэ.
— Та-ак! Явились наконец. Ну сейчас мы зададим вам жару, — храбро сказал О-Бакэ-тян. — Ах да, надо папу разбудить.
— Вот смотрите: сейчас я стану холодной как лёд и залезу кому-нибудь рукой за шиворот.
— А потом я примусь за них! — заявил О-Бакэ-тян.
— И я! И я! — запищала Чичи.
Меж тем трое храбрецов, размахивая карманными фонариками, всё дальше углублялись в рощу.
— Никаких о-бакэ, — сказал один.
— О… откуда… им взяться, коль их тут нет, — дрожащим голосом сказал другой.
— Пусть только вылезут, тотчас всех переловим, свяжем верёвками и унесём, — сказал третий и тут же завопил: — Ой! — и со страху уронил карманный фонарь. — Вот они! Вот!
— Как?! Появились? — спросили двое первых и, побросав фонарики, крепко вцепились друг в друга.
— Ай! Кто-то ледяной рукой залез мне за шиворот!
И трое храбрецов попадали наземь и затряслись от ужаса.
— Это нервы у тебя не в порядке! — сказал один.
— Ну да, мы ничего не чувствуем, — сказал второй.
— Но… Ой! Взгляните-ка! — сказал тот, кому мама О-Бакэ холодной рукой залезла за шиворот, и, дрожа, показал пальцем в темноту.
А там плыл огромный голубоватый огненный шар, за ним двигались по воздуху карманные фонарики. Они выстроились в стройную шеренгу и замерли на верхушке дуба. И тут же послышался жутковатый смех: «Ха-ха-ха-ха!»
— Ой! — завопили храбрецы и помчались из рощи.
А вслед им громко смеялись о-бакэ.
О-Бакэ-тян был, однако, очень огорчён: он хотел превратиться в голубоватый гриб и вежливо представиться:
«Здравствуйте! Я не чудище. Я — О-Бакэ-тян. Привет кошке! — Затем поклониться и сказать людям: — Обратная дорога вон там». Но люди убежали так быстро, что он не успел и рта раскрыть.
Но больше всех был огорчён папа О-Бакэ.
— Почему вы не разбудили меня? — грозно возмущался он. — Ну ладно, пусть только появятся ещё, уж я им покажу!
Глава десятая
Странная афиша
С тех пор все заговорили о роще, где живут о-бакэ. Слухи росли и распространялись. Однажды на машине с развевающимся флажком приехали даже корреспонденты газеты.
О-бакэ каждый вечер горячо обсуждали, во что бы им превратиться, чтобы получше напугать людей. Они превращались в огненные шары и плавно летали над рощей или повисали большими грибами над деревьями, а то гладили ледяными руками лица людей, но вскоре всё это им надоело.
— Послушай, папа! Нельзя ли придумать что-нибудь новенькое? Каждую ночь одно и то же, одно и то же… — посетовала мама О-Бакэ.
— Сойдёт и так, — сказал О-Бакэ-тян. — Ведь каждый раз новые зеваки приходят.
— Не говори глупостей! — возмутился папа О-Бакэ. — Не знаю, как в других местах, а в нашей роще о-бакэ всегда отличались воображением и изобретательностью.
Папа О-Бакэ отхлебнул большой глоток сока и продолжал:
— Мы всегда придумываем что-то свежее, что-то новое…
И папа О-Бакэ озарился золотистым светом.
— Но я так утомилась, — сказала мама О-Бакэ. — И ужин готовлю, и людей пугаю…
Она устало опустила руку. Рука бессильно свесилась с ветки и стала качаться на ветру.
— Вот! Так и затвердим. Это интересно! — радостно воскликнул пана О-Бакэ. — Ты всегда так оригинальна, мама. Не находишь?
Мама О-Бакэ от похвалы вспыхнула розовым светом.
— И всё же хотелось бы прочитать какую-нибудь книгу или свиток(37) об искусстве о-бакэ или поучиться у известного сэнсэя(38) о-бакэ… Не мог бы ты найти такого сэнсэя? — сказала мама О-Бакэ.
38