— Это я. Я за Дудариком слетаю.
Неделю не было его. А через неделю все увидели: летит верхом на журавле маленький Дударик. Обнял руками шею журавлиную, лежит и дудит в дудку камышиную.
Морковка, горох, что в земле крепко спали, сразу проснулись:
— Слышите, Дударик!
Опустил на землю Дударика Журавлик. Хотел тот спрятаться под кувшин, да кувшин занят. Дождик Бусый из него поит скворчат. Сел Дударик играть в палисаднике, все его и увидали.
— Так вот кто на дудке играл! Играй, играй, пусть братья твои пока помолчат!
Вот и играл Дударик, когда его просили. Под песенки дневные горох, морковь да репка росли. Под песенки ночные — ребята и огурцы.
Август пришел. В старом сарае братья-дожди на пир собрались с женами-радугами вместе. Малыша Дударика посадили на почетное место. Таз киселя ему налили, дудку-камышинку цветами перевили.
КОНЕК КОВЫЛЕК
Жил в деревне пастушонок Тимоша. Кнут да пастушья сумка — ничего у него больше не было. А коров ему дали пасти целое стадо. Бегает за ними Тимоша с утра и до поздней ночи. И мечтает он:
— Был бы у меня конь! То ли дело! Не надо вязнуть по колено в грязи и по жаре плестись. Когда б захотел, всегда искупался. А пешком не дойти до речки, не добраться.
Однажды в жаркий полдень брел Тимоша за своими коровами и так ему искупаться захотелось — нет мочи! Оставил он коров в березняке, в лесочке, а сам направился к речке. Шел сначала лесной дорогой, потом полевой тропинкой. Она его на луг и вывела. А на лугу, куда ни взгляни, ходит под ветром серебристый ковыль. И жара! Хуже, чем на дороге.
Сморило Тимошу. Только сквозь сон слышит он чьи-то голоса и звон. Глаза открыл — слышно отчетливей прежнего:
А другие молоточки бьют потоньше и позвонче.
Присмотрелся Тимоша: в ковыле кузни дымят, каждая не больше гриба. В открытые двери видать: кузнецы машут молотами, огонь пылает в горнах. Ага! Вот почему здесь такая жара.
Встал Тимоша, пригладил волосы, рубашку одернул.
— Здравствуйте, добрые люди! Вы кто будете?
Отвечает ему чумазый кузнец:
— Здесь город Ковыли. А мы ковали. Кузнецы, по-вашему. Наша улица зовется Кузнечная. А рядом Горшечная. Там гончары лепят горшки да обжигают. За ней Стекольная. Там тоже, как водится, без печей не обходится. Потому и жарища. А ты как, пастушок, сюда забрел? Корову ищешь?
— Искупаться хотел.
— Искупаться бы не мешало. Да невпроворот работы. То куешь кочергу, то навес на ворота. А нашим швеям иголки давай — шить золотой канителью.
— А на что она, канитель?
— Расшивать закаты да рассветы.
Кузнец снова взялся за молот.
Тимоша приметил: рубаха у него мокра от пота.
— Да, — говорит, — тяжелая у вас работа.
Кузнец отхлебнул из кувшина квасу.
— У нас что? У стеклодувов вот жара так жара — нету спасу. Работы не меньше, и она труднее, потому что мельче.
— А что они делают?
— Росу выдувают. Из радуг. Каждый день подавай новую, да две перемены, утреннюю и вечернюю. А если помочь мне хочешь, — принеси воды с речки — умыться.
Дал кузнец ведро. А оно с наперсток. Вздохнул Тимоша:
— Не привык я ходить с таким ведром.
И в свою деревню пошел. Обратно с ведром еле добрел.
Хороша водица в речке. Да не пришлось Тимоше долго купаться. У кузницы весь ковыльный народ собрался. Здесь и чумазые кузнецы, и гончары, их не чище, стекольщики, и лудильщики, и веселые золотошвеи с косами, будто из золотой канители. Все просят:
— Полей из ведра, Тимоша! До речки нам долго идти, очень уж мы мелки.
Наклонил Тимоша ведро, все встали под него, смеются, толкаются:
— В такую жарищу дождик — золота дороже. Очень нам твой дождик нравится!
Оставили пастушонка обедать. Тимоша холодной простокваши отведал, выпил пять кувшинов квасу.
Да вдруг засобирался:
— Коровы разбредутся — потом не собрать.
Хозяева приглашают:
— Приходи опять!
— Не обещаю. Очень уж далеко. Вот если б был у меня конь…
— Сюда нельзя на коне! — заволновались хозяева. — Стопчет тут он у нас все. Конь большой, а мы маленькие.
А кузнецы друг дружку толкнули:
— Ничего. Был бы конь, мы его, как надо, подкуем.
…Приходит Тимоша в березняк — а коров-то и нет! Только глубокой ночью собрал он стадо, когда в деревне все уже спали.
А ему не спится. Месяц смотрит в окно из-за туч. Протянулся от месяца серебряный луч. А по лучу бежит конек. Мал, да видно, на ногу легок, серебристой масти. Вместе с лучом и вошел в окно:
— Тимоша, здравствуй! Ты хотел коня? Вот и я, конек Ковылек. Подкован ветром, легче меня нету. И по лунному лучу пробегу, коль захочу.
Вздохнул Тимоша:
— Не вышел ты ростом.
— Исправить это просто. Видишь, у меня — дудка поперек седла. Это наш кузнец сковал. Попробуй, сыграй.
Поднес пастушок дудку к губам. Заиграла она. Каждое слово выговаривает ясно:
Только кончил играть, взмахнул конек длинной гривой и большим конем стал, Тимоше под стать. Говорит он Тимоше:
— Приходи в березняк на зорьке. Там я буду тебя ждать.
— Лучше ты, Ковылек, прибегай сюда.
Отвечает Ковылек:
— А вот это нельзя. Запомни: никто видеть меня, никто знать про меня не должен.
Распахнул Тимоша ему двери, вышел конек неслышно, легко. Видел его только месяц серебряный. Стал Ковылек пастушонку служить. Не вязнет больше Тимоша в грязи, не изнывает от зноя. И с коровами нет больше горя. Слушаются они дудки. Самые бедовые от стада и шагу не сделают в сторону. Не житье, а приволье! И в Ковылях гостит Тимоша, и в речке купается, сколько угодно.
И был бы пастушок совсем счастлив, да вот хочется ему на коньке Ковыльке по деревне промчаться. Думает он об этом днем и ночью, уговаривает конька. Но тот даже слышать не хочет:
— Нельзя никак. Никто меня видеть не должен. Никто не должен про меня знать.
— Почему?
— Позарятся люди, уговорят тебя: продашь меня, променяешь…
Тимоша обиделся:
— Вот ты обо мне думаешь как!
И не пришел в условленное место в березняк. Ждал Ковылек, ждал. Не стерпел, сам к Тимошиному дому прибежал. Вскочил на конька Тимоша, вихрем промчался по деревне. Люди смотрят, глазам не верят, качают головами:
— Хорош конь! Масти такой мы и в глаза не видали!
Прослышали про конька цыгане. Приступают:
— Продай коня!
Сердится Тимоша:
— Не продам и не сменяю. Конек — мой!
Тогда ночной порой скараулили коня цыгане, увели и закрыли в сарае. Спит Тимоша и беды своей не знает. Вдруг слышит: дудка его заиграла. Знакомую песенку выговаривает, только слова переставила:
Услыхал эти слова Ковылек, тряхнул длинной гривой и опять стал маленьким. Вместе с лучом месяца вышел в щель сарая. Дудка помолчала и опять сначала:
Ковылек тряхнул гривой, опять стал Тимоше под стать и вернулся к нему. А цыгане его искали напрасно: пуст сарай и на мокрой траве — ни следа. Диву дался старый цыган-лошадник. На базаре в городе цирковому Дрессировщику рассказывает: