Я молчала, потому что не знала ответа. Все взгляды в этой комнате сосредоточились на мне, словно чего-то ожидая, какой-то громкой тирады, плевка в сторону Совета, истерики, но мне не хотелось нарушать тишины. Как не хотелось верить Виолетте, которая словно провидица оказалась права.
– Ну что ж, на этом хочу закончить наше заседание. Приговор не подлежит обжалованию и будет приведен в исполнение через двадцать четыре часа. Elegans amnea est mortis spiritnote 4.
Комната ожила, вампиры встали и двинулись из зала, не удостоив нашей группы ни единым взглядом. Они проскользнули мимо сероватыми тенями, словно и вовсе не имели физического тела. Последним исчез Виллис, на долю секунды застывший в дверях, казалось, борясь с желанием наброситься на стражей и сбежать вместе с Мариной.
Наконец зал опустел, и наши надзиратели, очнувшись, стали подталкивать нас к выходу. Марина вцепилась в мою руку еще крепче, когда стражи начали растаскивать нас в разные стороны. Девушка больше не сдерживала слез, скатывающихся по пылающим щекам и падая на мою кожу.
– Тео, пожалуйста… – Ее голос охрип, изменившись до неузнаваемости. – Пусть это прекратиться.
– Тише, – прошептала я, чувствуя, как ее ногти все сильнее впиваются в мое плечо, оставляя красные бороздки, вдоль которых выступила пара капель крови. – Просто держись, хорошо. Не высовывайся.
– Тео.
Она кричала, пока страж, резко дернув ее в сторону, потащил в противоположный коридор, вслед за остальными пленниками. Нас же с Виолеттой повели в другую сторону, отделяя от общей группы. Девушка рядом со мной не обмолвилась ни словом, выглядя совершенно безразличной, словно нас только что не приговорили к смертной казни, долгой и мучительной.
Скрип закрывшейся за мной решетки больно резанул по ушам, но это же принесло и чувство успокоения. Клетка дарила ощущение безопасности, после яркого прожектора и вампиров, устроивших самосуд, и… безразличия Эдриана. Я сдерживалась из последних сил, чтобы не расплакаться, пытаясь сохранить свою гордость, а точнее то, что от нее осталось. Казалось, всего одна слезинка, и мне никогда не удастся остановиться и взять себя в руки. Теперь мое человеческое тело было как никогда слабым, не созданным для таких переживаний.
– Нда, что-то твой возлюбленный сегодня не блистал, – протянула Виолетта спустя пять минут молчания. – Где эта любовь до гроба?
– Заткнись, – простонала я, закрывая глаза, желая заснуть и уже никогда не просыпаться. – Без тебя тошно.
– Тебе тошно? А мне, по-твоему, каково? О, нашей милой Тео дают еще один шанс. Ну конечно, видимо ты запала в душу этому бессмертному, раз уж нам все равно скучно, может расскажешь, что он предпочитает в постели?
– Виолетта, менее чем через 24 часа мы с тобой умрем, нас бросят своре голодных вампиров. Обязательно еще больше усугублять это гребанное время?
– Прости, тишина не для меня, – призналась девушка, неожиданно смягчившись. – В голову лезут отвратительные мысли. У меня, кстати, на завтра путевка в Египет. Первый раз отцу удалось отпроситься с работу…
– О, Боже. – Я пару раз не сильно ударилась головой о каменную стену, словно пытаясь выбить все это из своих мыслей. – Не надо, лучше оставь эту слезливую историю при себе. У меня своих хватает.
– Знаешь, на что похожа их охота?
– Не уверена, что хочу об этом думать. – Эта часть истории договора меня никогда не интересовала, древние обряды казались просто дикостью, пережитком прошлого, которому не место в современном обществе. Кто знал, что бессмертные на самом деле остались все теми же дикарями, не лучше бродяг?
– Прекрати, – отмахнулась она. – Нужно знать, к чему готовиться. Я только читала об этом ритуале, он давно не применялся в качестве меры наказания, по крайней мере, официально. Еще глубже, под зданием Совета существует сеть запутанных коридоров, поговаривают, что прототипом послужил Лабиринт Минотавра. Его суммарная протяженность более сотни километров, а чтобы люди уж точно не скучали, там понатыканы всякого рода ловушки, вроде надвигающихся стен и потолков, пик, выскакивающих из камня. Вампиры дают людям фору в два часа, а потом объявляют время Охоты, бросаясь в погоню за своими жертвами. Считается, что из Лабиринта существует выход, и смертные имеют шанс на спасение, но кто же в это поверит. Так что наш выбор не велик – умереть от клыков, подохнуть с голоду или попасться в какую-нибудь средневековую ловушку.
– О, да, ты подняла мне настроение, – хмыкнула я, потирая виски. Охота представлялась мне совсем иначе – дикий лес, бег по пересеченной местности, шанс дожить до рассвета, когда бессмертные слабее всего. Но нет. Вновь подземелье, и смерть под толстым слоем бетона и земли. Вампиры знали толк в пытках. – Мы больше не увидим солнца?
– Нет.
Никогда – это звучало ужасно. Почему я не подумала об этом раньше? Почему не наслаждалась каждой секундой? В памяти всплыл лишь один единственный восход, когда небо затуманилось серой дымкой, а море выглядело неспокойным, посылая на берег разгневанные волны, осыпая лицо мелкими холодными брызгами. Я куталось в теплое одеяло, чувствуя, как песок натирает шею, а ноги замерзают от холодной сырой земли. Солнце так и не пришло, не мелькнув среди нависших над головою туч, но я знала, что оно там, чувствовала это, хотя у моря гулял лишь ветер, взметая маленькие песчаные вихри.
Мне нужен был его жар, прямо сейчас, горячая волна, обжигающая кожу, душный воздух, разрывающий легкие. Я открыла глаза – только темно-серый камень и могильный холод, пробирающий до костей. Ни свежего воздуха, ни солнечных лучей, ни цветущей зелени. Лишь подземелье.
Странно у меня даже не возникало мысли, что история сложится иначе. Я знала своего отца и понимала, что он любит меня, но это был тот случай, когда отцовская любовь толкала на жертвы. Не отдать свою жизнь за спасение дочери, а позволить бессмертным растерзать ее, но оставить за собой шанс последней битвы. Пока он оставался жив, у людей сохранялся крошечный шанс на борьбу. У него не оставалось выбора, или мне просто хотелось в это верить. Я не могла быть эгоисткой, убивая на корню даже малейший зачаток желания на спасение. Никому бы не удалось с этим жить. Стоило просто закончить историю, раз и навсегда. В происходящем можно было разглядеть и явные плюсы – будущее навсегда останется для меня тайной. Ни сожалений, что от прошлого мира ничего не осталось, ни боли, что Эдриан так легко простился со мной, ни страха, что каждый новый день принесет лишь новые разочарования. Больше не останется времени, чтобы плакать, усомниться в своих поступках, раскаяться. Финал.
– Ты сожалеешь, что все закончится именно так? – прошептала Виолетта, так тихо, что слова утихли сразу, даже не коснувшись тяжелых стен своим эхом.
– Да, наверное, – ответила я, сильнее сжимая кулаки, пока ногти не впились в ладонь, лишь бы заглушить душевную боль. – О многом, скорее о том, чего не сделала, чем сделала.